Твердь небесная
Шрифт:
Ему удалось вывести Самородова на лестницу. Только там Алексей вроде бы пришел в себя.
Навтором этаже они столкнулись с девушкой, видимо, одной из тех гимназисток, которым удалось прорваться в училище перед самой осадой, – они в наиболее безопасном крыле здания устроили перевязочный пункт и подавали там помощь раненым дружинникам.
– Кто здесь старший? – требовательно спросила незнакомка.
– А в чем, собственно, дело? – авторитетно пробасил Мещерин, показывая, таким образом, что старший в разгромленном
– Дело в том, что раненых надо немедленно поручить милости полиции! – ничуть не стушевавшись, заявила девушка. – Иначе они погибнут! Некоторые из них при смерти.
– Считайте, уже поручены, – отрезал Мещерин. – Через минуту здесь будет милостивая полиция и сердечные солдаты. – И он поспешил дальше вниз. – Кстати, – оглянулся Мещерин, добежав до середины марша, – если хотите избежать ареста, пойдемте с нами.
– Я останусь с ранеными! – последовал решительный и довольно суровый ответ.
– Как знаете, – раздраженно произнес Мещерин. – Только помощи от вас раненым теперь ровно никакой… – Более не собираясь задерживаться, он застучал каблуками по лестнице.
Но вдруг Самородов взлетел через полдюжины ступенек на площадку, где стояла девушка, схватил ее за руку и потащил за собой вниз.
– Что вы делаете? Оставьте меня! – кричала она, пытаясь вырваться. – Это неблагородно покидать раненых!
– С вашими понятиями о благородстве надо не в революции участвовать, а в благотворительной распродаже! – внушал ей Самородов, не позволяя высвободить руку. – Революционное благородство – это вырваться во всяком случае из петли, чтобы затем яростно мстить за всех наших раненых, погибших и арестованных товарищей, а не делить их участь, на радость врагу! По-вашему, мадемуазель, вы где больше пользы принесете революции: на свободе или в Каменщиках?
Ответить девушке было некогда, да ее никто и не слушал, – все были поглощены своими заботами.
В вестибюле находилось несколько дружинников, державших на прицеле заваленную партами и стульями дверь.
– Товарищи! – крикнул Мещерин. – Приказываю прекратить сопротивление! Штаб сдан! Есть возможность уйти!..
В это мгновение где-то наверху раздался оглушительный взрыв, – обстрел училища возобновился, – похоже, снаряд влетел во второй этаж, посыпалась штукатурка, здание страшно затрещало… Мещерин и Самородов с девушкой, руки которой он так и не выпускал, едва успели отпрыгнуть в коридор левого крыла, и… обвалившийся потолок завалил весь вестибюль и остававшихся там людей.
По длинному коридору, задыхаясь и едва разбирая дорогу в густой пыли, они втроем добежали до черной лестницы. Там Мещерин исполнил все, как наказывал ему Саломеев: поднял половицы и отомкнул ключом железный люк в полу. Из пугающей колодезной темноты на них дохнуло сыростью и холодом.
– Давай! – коротко и ясно сказал Мещерин другу.
Самородов свесился в колодец вниз ногами, нащупал ступеньки и быстро скрылся во мраке. Колодец, впрочем, оказался не таким и глубоким – сажени в полторы.
– Держи! – также понятно произнес
Вспыхнувшая спичка на мгновение освятила сводчатый, выложенный кирпичом уходящий неведомо куда туннель. Но горели спички в этом затхлом пространстве хуже некуда скверно. Поэтому беглецы двинулись вперед, больше различая путь руками, нежели глазами. Первым пробирался Самородов, за ним Мещерин, замыкала шествие их случайная попутчица.
– Зачем ты прихватил эту обузу? – бурчал Мещерин в затылок другу. – Пользы от нее… Ей всего взыскания причиталось бы – ночь в участке…
Туннель был не длинный: едва ли сорок саженей. И скоро путники уперлись в глухую стенку. Они еще не сразу заметили, что внизу стенки имеется оббитая железом дверца вышиною чуть более аршина. Мещерин подергал ее вперед-назад. Дверца со скрипом стала поддаваться. В туннель проник тусклый желтый свет.
– Товарищи, товарищи, проходите, – раздался из-за дверцы сильно окающий глухой голос. – Родимые, заждались вас.
Помещение, куда пробрались беглецы, было, очевидно, дворницкой в подвале одного из ближайших домов. Сам дворник – в фартуке и с бляхой, – бывший, по выражению Саломеева, своим человеком, щурясь и осклабившись, встречал гостей с керосиновою лампой в руках.
– Все или еще есть кто? – спросил дворник, бегая глазами с визитеров на черную дыру в стене и обратно.
– Все, – ответил Мещерин.
– Вот и ладно, – громко произнес дворник.
Тут завеса из дырявой мешковины, разделяющая комнату надвое, распахнулась, и из-за нее, направив на повстанцев длинные револьверы, вышли двое полицейских. Одновременно через дверь в дворницкую вошел третий полицейский, возможно, околоточный, бывший старшим в засаде.
– Вот они самые, ваше благородие, – угодливо сразу отнесся к нему дворник. – Попалися.
По знаку старшего двое полицейских подошли к Мещерину с Самородовым и вытащили у того и другого из карманов наганы.
Околоточный, неторопливо, как подобает истинному хозяину положения, вышел на середину дворницкой.
– Тэ-э-эк… – протянул он, брезгливо кривя рот. – Бунтуете? Против власти царской идете? Жиды небось? А вот я, прежде чем отправить в крепость, сейчас велю вам, обрезанным, спустить штаны, да и всыпать нагаек по сто. Подыхать до-о-олго будете! В му-у-уках! – с издевательскою улыбкой добавил он. – Так что пуля, от которой вы трусливо сбежали, покажется вам ровно как награда, как божья милость. А ну-ка, ребята…
Он не договорил. Один за другим в комнате грохнули три выстрела. И все трое полицейских свалились на грязный пол.
Мещерин с Самородовым не сразу поняли, что произошло. Они еще огляделись испуганно по сторонам: кто стрелял? И тут увидели в руке у своей незнакомки-спутницы наган, который она еще даже не успела опустить.
– М-молодец, – заикаясь от изумления, произнес Мещерин.
Заметив, что околоточный еще жив, хотя и явно агонизирует, Мещерин наклонился к нему.