Твердь небесная

Рябинин Юрий Валерьевич

Трюк его вполне удался. И даже случившаяся в финале неприятность, – впрочем, едва не стоившая Александру Иосифовичу жизни, – не сказалась роковым образом ни на собственном его положении, ни на судьбе сокровищ. Попав в поле под обстрел и полетев кубарем с убитого коня, он мастерски изобразил из себя бездыханного мертвеца, чем ввел в заблуждение и бывшую при нем заложницу и подоспевшего тотчас преследователя. Александр Иосифович терпеливо выждал, пока соотечественники выяснят отношения, сопя и стеная прямо ему на ухо, и удалятся. Затем он поднялся и – где ползком, где бегом, скрючившись в три погибели, – стал пробираться вдоль реки к западу от деревни. Господин Казаринов справедливо рассудил, что в Мукден ему теперь дороги нет, – за все совершенное им, о чем, разумеется, не преминут донести свидетели, его там по законам военного времени ждет шеренга стрелков. Идти к японцам,

даже имея при себе спасительную бумагу, выписанную ему японским главным штабом, также не было никакого резона: если он теперь имел целью откопать спрятанные в китайской деревне драгоценности и вывезти их, то японцы являлись в этом помехой не намного меньшей, чем русские. Значит, требовалось где-то на время затаиться и переждать, пока театр военных действий не переместится подальше от клада в ту или другую сторону.

Пройдя верст пять вдоль Хунь-хэ, причем нигде не хрустнув ни сучком, как заправский охотник ничем себя не выдав, Александр Иосифович вышел к небольшому городку. Уже светало. Некоторое время он из кустов наблюдал: не промелькнет ли где – у ворот ли, на стене – высокий японский картуз или, того хуже, русская мохнатая папаха? Но, убедившись, что военных как будто не видно – ни японцев, ни русских, – он направился к городу.

Затаиться на время, отсидеться, ненадолго хотя бы затерявшись среди китайцев, было теперь для Александра Иосифовича самым благоразумным поведением. Для осуществления такового у него имелись все средства: он неплохо знал по-китайски, располагал приличной суммой денег и имел к тому же на крайний случай несколько драгоценных камушков, которые положил в карман еще в монастыре. Но главное – у господина Казаринова был при себе пропускной лист, сфабрикованный уже в русском главном штабе и удостоверяющий его полномочия сотрудника бельгийского миссионерского общества. Бумага эта была заверена китайскими властями. Китайцы, подобострастно относящиеся к любой начальственной подписи, подобные документы с обычною своею витиеватостью именовали охранительным сиянием. Так что Александр Иосифович, довольно обеспеченный материально и имеющий надежные бумаги на всякий случай, мог чувствовать себя вполне уверенно.

Устроившись в гостинице, Александр Иосифович мог наконец перевести дыхание, как говорится, и тщательно обдумать свое положение и дальнейшие действия.

Что, собственно, с ним произошло? Во всяком случае, не самое худшее. Главное, что он теперь был владельцем несметных, невиданных в мире богатств. Сокровища китайских императоров принадлежат только ему, и больше никому! Двадцать с лишним лет пути к ним, терпения, переживаний, смертельных опасностей увенчались совершенным успехом! Я поставил на «зеро», восторгался сам собою Александр Иосифович, и выиграл! выиграл невообразимое – мечту! любовь! Фаворский свет! А то, что сокровища не при нем в данный момент, так это даже и неплохо: при тех обстоятельствах, которые теперь сложились, иметь при себе шесть пудов бриллиантов было бы чрезвычайно опасно. Если бы о них прознали – все равно кто: китайцы, японцы, русские, – то спасти сокровища Александру Иосифовичу не помогли бы уже никакие охранительные сияния. А так камушки укрыты в надежном, известном только ему месте, из которого при необходимости их будет совсем не сложно и забрать. Александр Иосифович живо представил себе, как именно он обретет в свое время клад: он приедет в эту деревню, – видимо, после войны, не век же она будет продолжаться, – и попросту купит у хозяев ту самую фанзу с задним двориком, где под навесом закопаны мешки.

Довольно смутно господин Казаринов представлял дальнейшие свои отношения с отечеством: как они теперь будут строиться? – ведь он на родине, верно, почитается порядочным злодеем, изменником. Но это не особенно заботило Александра Иосифовича. Владея крупнейшим в мире состоянием, он мог отныне не особенно беспокоиться о репутации. Если потребуется, несметные богатства прославят его имя среди соотечественников на века! сделают его одним из самых замечательных, выдающихся граждан России! помогут прослыть хоть… спасителем отечества! хоть отцом народа! Впрочем, этакий триумф его ждет еще очень не скоро. Пока он почитается на родине далеко не замечательным гражданином, и ему следует задуматься, как бы избежать возможных претензий со стороны русской государственной власти.

Тут Александру Иосифовичу в голову пришла простая и гениальная мысль: преследуемым по закону может быть только живой, – мертвый же какому-либо преследованию не подлежит! Это ясно как день! Если Александра Иосифовича Казаринова нет в живых, то все возможные претензии к нему

естественным образом снимаются! Придя к такому выводу, Александр Иосифович облегченно вздохнул: теперь наконец он отчетливо представлял, каковыми должны быть все его дальнейшие действия. Чаша гнева Господня как будто отступилась.

Собственно, последние русские, которые его видели и которые, очевидно, будут свидетельствовать против него, должны полагать, что он скорее мертв, нежели жив. Нагнав давеча Александра Иосифовича в поле, преследователь, судя по его поведению, нимало не усомнился в том, что жертва его уже никогда не подаст признаков жизни. И даже если наутро кто-нибудь еще приходил на то место и не обнаружил там трупа, то это едва ли убедительно свидетельствует в пользу того, что господин Казаринов все-таки остался в живых: в конце концов, тело могли утащить и какие-нибудь звери или собаки, которые в китайских селениях и вокруг них всегда бродят бесчисленными и вечно голодными стаями.

Одним словом, Александру Иосифовичу крайне важно было подтвердить среди заинтересованных лиц предположение о его кончине. Ему жизненно необходимо было теперь почитаться неживым, усмехнулся он на пришедший в голову каламбур.

Какие средства у него для этого имелись? Самое простое, что Александр Иосифович мог сделать, это как-то сообщить о своей смерти семье. А уже затем известие распространится само собою и дойдет до тех, у кого к Александру Иосифовичу имеются какие-то претензии. Для начала он решил исполнить хотя бы это.

Александр Иосифович нашел в гостинице клочок рисовой бумаги. Левою рукой, коверкая слова и делая самые нелепые ошибки, – якобы это с его слов пишет душеприказчик-китаец, – он изложил дражайшей супруге последние мгновения своего жития. Екатерине Францевне надлежало узнать, что супруг ее умирал безвинно опороченным, оклеветанным, превратно понятым начальством и подначальными. Он рассказывал, что был смертельно ранен и предательски брошен малодушными соотечественниками в поле, – если бы они подали ему помощь, он выжил бы! – истекающему кровью ему удалось доползти до какого-то безвестного китайского городка, где он и обрел вскоре вечный покой. Перед смертью Александр Иосифович всех прощал и просил его самого также не поминать лихом. Вместе с письмом Александр Иосифович отправлял близким на память о нем кое-что из личных вещей: во-первых, все свои русские документы, – они ему больше не были нужны, ибо отныне он Александром Иосифовичем Казариновым не являлся, – а также Евангелие, нательный крестик, платок, пропитанный собственной его кровью, и прядь волос. Все это, по его представлению, должно было убедительно свидетельствовать о том, что в живых его более нет. Платок он пропитал кровью на кухне, велев повару для этого зарезать петуха.

Но и отправив на родину подтвержденное соответствующими доказательствами известие о своей смерти, полного спокойствия, совершенного удовлетворения Александр Иосифович испытывать не мог. Положение его оставалось неопределенным. В общем-то, среди китайцев он выглядел личностью довольно подозрительною. Эта солидная на первый взгляд бумага, удостоверяющая миссионерскую деятельность Александра Иосифовича, была, конечно, документом полезным, способным на первых порах произвести надлежащее впечатление, но оставаться долго надежным прикрытием она не могла. Хотя Александру Иосифовичу и не составляло труда изобразить из себя бельгийского миссионера, – он прекрасно знал по-французски и свободно ориентировался в богословии и традициях латинской церкви, – но все-таки долго рекомендоваться таковым было небезопасно. Естественно, возникали вопросы: почему он один? где его миссия? почему не проводит занятий с населением? где четки, всякие картинки и прочие сувениры, которыми миссионеры вечно щедро одаривали туземцев? и тому подобное. Но как еще ему было легализовать свое присутствие в китайской глубинке? Он даже за коммивояжера не мог себя выдать – для этого требовался хотя бы паспорт.

Александр Иосифович понимал, что в китайском захолустье он выделяется, как белая ворона, и что каждый новый день пребывания здесь грозит ему крушением предприятия и всей его жизни. Если русская жандармерия действительно его разыскивает, то, несомненно, и до сведения китайской полиции будут доведены предъявляемые ему обвинения. А лукавые мандарины, хотя и не сочувствуют русским в этой войне и всеми доступными им средствами вспомоществуют японцам, наверно не преминут воспользоваться случаем показать, что они солидарны не только с одной из сторон в ущерб другой. Поэтому Александру Иосифовичу теперь следовало позаботиться о более безопасном месте, в котором он мог бы благополучно отсидеться до конца войны.