Творение. История искусства с самого начала
Шрифт:
Джеймс Уорд. Ущелье Гордейл-Скар. 1812–1814. Масло, холст. 332, 7 x 412,6 см
Это чувство подробно описано в двух великих философских работах того времени: в «Философском исследовании о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» (1757) Эдмунда Бёрка и в «Критике способности суждения» (1790) Иммануила Канта. Тем не менее никто не смог изобразить созидательные силы природы с такой прямотой, как Уильям Вордсворт. В длинной поэме «Прелюдия», начатой в 1798 году, он обращается к своим детским встречам с природой, глубоко врезавшимся в память. Он описывает, как ребенком однажды вечером он нашел небольшую лодку, причаленную среди скал на берегу озера, отвязал ее и поплыл, направляясь в сторону «горного кряжа» вдали. Он плыл всё дальше по тихим водам, и вдруг из-за скалы «Огромного утеса голова / Вдруг показалась и росла, росла, / Пока, воздвигнувшись во весь
442
Здесь и далее: Вордсворт У. Прелюдия / пер. Т. Стамовой. М., 2017. С. 20–21.
Вордсворт начал писать «Прелюдию» в 1798 году, когда гостил в горах Гарц в Германии, и он, как и Шлегель, сформулировал свой взгляд на «романтическую» поэзию: это идея, оторванная от других сфер жизни, это источник веры, отдельный от религии. Тем не менее и Вордсворт, и Шлегель задавались вопросом об отношении человека и природы — мы над природой или внутри нее? Что это значит для нас и что за чувство мы испытываем, когда смотрим на бескрайние просторы моря или на горы вдали? Создан ли этот мир для нас? Значим ли мы хоть что-нибудь?
Каспар Давид Фридрих. Монах у моря. 1808–1810. Масло, холст. 110 x 171,5 см
Эти вопросы эхом отзываются среди пустынных и далеких пейзажей, созданных немецким художником Каспаром Давидом Фридрихом, современником и Тёрнера, и Бетховена: на них мы видим неприютные горные перевалы, голые побережья, бескрайние, безлюдные моря, безжизненные зимние ландшафты. Картины Фридриха создают впечатление, что мы дошли до конца одного мира и остановились на пороге другого. Герои его полотен стоят к нам спиной и всматриваются в даль. Но если мы надеемся, что нам явится божественное видение или другой знак иного мира — дракон в горном гнезде или бесплотные фигуры, летящие по небу, — то в картинах Фридриха нас ждет лишь пустота и холод голого космоса, оставляющие нас наедине с жаждой истины.
Работа, которая прославила имя Фридриха, по крайней мере в Германии, была написана в 1810 году и тогда же показана на ежегодной выставке Прусской академии художеств в Берлине, где ее бурно обсуждали критики и купил король. Фридрих предложил свое собственное лаконичное описание своей работы «Монах у моря»:
Картина представляет собой морской пейзаж; на переднем плане — суровый песчаный берег, за ним — бурное море и такое же неспокойное небо. По берегу задумчиво идет человек в черном; вокруг него с испуганными криками летают чайки, словно стремясь предупредить его об опасности плавания по штормовому морю. [443]
443
Grave J. Caspar David Friedrich / trans. F. Elliott. Munich, 2017. P. 151.
Мы безуспешно пытаемся найти точку опоры в этой сцене — передний план растворяется в пустоте. Нам физически некуда поместить себя, разве что броситься в головокружительную бездну моря. И только маленькая фигурка монаха помогает определить масштаб. Даже буря не является сюжетом этой картины, вместо нее — голая пустота. Это первая великая картина, изображающая пустоту. Фридрих изначально поместил на картину два парусных судна, но затем записал их, оставив лишь голый морской простор [444] . Спустя несколько десятилетий поэт Мэтью Арнольд написал о том, как стоял на берегу в Дувре и слушал, как «вздыхает море, галькою шурша: / То отступает, то опять — бросок, / Льнет к берегу и снова рвется вдаль» {26} — эти строки «Дуврского берега» сразу приходят на ум, когда мы смотрим на картину Фридриха.
444
Ibid. P. 157.
Филипп Отто Рунге. Утро (подготовительный рисунок для «Малого утра», первая версия). 1808. Тушь, карандаш, бумага. 83,7 x 62,8 см
В основе живописи Фридриха, как и у Тёрнера, лежат наблюдения, которые он зарисовывал в своих бесчисленных альбомах, и всё же, в отличие от Тёрнера, Фридрих никогда не отваживался выйти в мир чистого цвета и света. Если Тёрнер с головой бросался в эпицентр бури,
445
Beenken H. Caspar David Friedrich // The Burlington Magazine. Vol. 72. No. 421. April 1938. P. 175.
Однако не все художники-романтики задавались столь глубокими вопросами и впадали в подобную меланхолию. Главной темой Вордсворта было счастье, радость — чувство, которое он сохранил с детства и которое было характерно для живописи того времени не менее, чем зрелая меланхолия. Именно в таком, более радостном, ключе проходила большая часть жизни другого выдающегося немецкого художника первой половины XIX века, Филиппа Отто Рунге, создателя серии картин под названием «Времена дня», символизирующих естественные циклы природы и этапы человеческой жизни. Эти картины входили в более широкий цикл работ, которые Рунге планировал выставить в музыкальном и архитектурном обрамлении, — с точки зрения Рунге, это сочетание прокладывало путь будущему изобразительному искусству. Возвышенный символизм света, возрождения и божественной гармонии, характерный для этой серии картин, перекликается с произведениями немецкого поэта-романтика Новалиса, особенно с его сборником «Гимны к ночи», опубликованном в 1800 году, и романом «Генрих фон Офтердинген» с его экстатическими описаниями сказочных детей, утопающих в цветах и поющих сладкие песни, — весьма далекими от реалистичных картин детства XVIII века [446] .
446
См.: Littlejohns R. Philipp Otto Runge’s «Tageszeiten» and their relationship to romantic nature philosophy // Studies in Romanticism. Vol. 42. No. 1. Spring 2003. P. 55–74.
Уильям Блейк. Ягненок, Песни невинности. 1789
Смерть Рунге от туберкулеза в возрасте 33 лет означала, что цикл «Времена дня» так и не был завершен, оставшись, как это было характерно для того периода, лишь серией романтических фрагментов: эскизов, рисунков, гравюр, наполненных сочной растительностью, часто с гигантскими стеблями и листьями, и хороводами ангелов, свидетельствующими о почти безумной одержимости Рунге загадочными символами божественности и природной невинности. В живописной версии «Утра» младенец лежит на лугу, а ангелы рассыпают вокруг розы, символизирующие утренний свет. Над ними возвышается фигура Авроры с лилией в руке — символом наступающего дня.
Свое восприятие детства Рунге проясняет в портретах собственных детей, Отто и Марии, — монументальных и значимых для «открытия» детской жизни. Как писал Вордсворт в поэмах, а Руссо — в философских работах, детство — это время свободы и творчества, формирующее человека.
Формирование юной личности также стало темой двух иллюстрированных поэтических циклов: «Песен невинности» и «Песен опыта», — написанных и проиллюстрированных поэтом и художником Уильямом Блейком в самом конце XVIII века. Это были небольшие, сделанные вручную книги, которые Блейк печатал, иллюстрировал и переплетал вместе со своей женой Кэтрин: каждая книга была уникальна по расположению в ней стихов и по тем краскам, что использовались при печати [447] . В стихотворении «Агнец» Блейк вопрошает самое невинное из всех существ: «Кем ты создан?» {27}
447
Ackroyd P. Blake. London, 1995. P. 119.
Через пять лет после «Песен невинности» Блейк опубликовал, как бы в ответ, «Песни опыта». Их темой снова стало творчество, но на сей раз вопрос стоит иначе: что за божество могло создать столь устрашающее создание, как тигр?
Тигр, о Тигр, в кромешный мрак Огненный вперивший зрак! Кто сумел тебя создать? Кто сумел от тьмы отъять?Был ли это тот же творец, который создал образец совершенства — агнца? «Неужели это был / Тот, кто Агнца сотворил?» По мнению Блейка, ответ, по-видимому, — да: изображенный им тигр похож на плюшевую игрушку, с которой мог бы радостно играть агнец, а не на то чудовище, что описано в его стихотворении.