Твой дядя Миша
Шрифт:
Перрико. Горячий бой был, командир. Бои такие часто не бывают.
Педро(хлопает по плечу Перрико). Только нельзя, Перрико, забываться так в бою — легко и голову сгубить.
Перрико. Случайно это, командир, сам понимаешь— уж больно мавр красивый был.
Педро(обнимает Регино). Я-то понимаю, но знать хочу я мнение Регино. Скажи, Регино, разве можно так в бою играть собою, как Перрико?
Регино
Как раненые?
Регино. Отправлены все в госпиталь, товарищ командир.
Педро(Кастро). Как самочувствие? Устали, капитан?
Кастро. Счастье, радость и победы не утомляют человека, командир.
Педро(Марианне). Слова какие золотые сказал поэт. (Берет в руки винтовку Марианны, вынимает затвор и просматривает канал ствола; удовлетворен.) Вот если б за винтовкой каждый так ухаживал боец!
За сценой звучит труба горниста.
Сант-Яго. Обед, обед, друзья!
Перрико. Покушаем… барашков галисийских и жареных индеек в масле.
Смех. Все идут на зов трубы. Остаются только Педро и Томас с маленьким Хосе.
Томас. Иди, сынок, иди… поешь.
Педро. Да, Томас, мы сильны. И весь фашизм испанский давно бы стерли мы с лица Испании родной, не будь ему поддержки из Рима и Берлина. А так придется нам повоевать немало. Это надо знать. Победа не дается даром.
Томас. Все это верно, Педро, — мы победим. Да только крови льется много и загнивает кровью человеческой земля. Еще от предков среди нас поверие идет, что крови человеческой земля не принимает и, кровью напоенная, дает безвкусный плод. И дед мой сказывал, что после битв наполеоновских в Испании пятнадцать, а то и двадцать лет земля рожала прелый, как солома, хлеб. Янтарное вино прекрасной Каталонии мутнело, плесневело и пахло трупами. А мериносы галисийские давали нам не шелковую шерсть, а жесткую щетину.
Педро. Кровь, Томас, разная бывает и всходы разные дает. За что кровь проливается — вот в этом дело. Наша борьба расцвет природе даст и принесет богатый, сочный, вкусный плод.
Томас. Да, голову ты ясную имеешь, Педро. А мне вот трудно… Все гнет проклятый… Ведь от рожденья до седин я был рабом сеньора де Валера. Рабом помещика-сеньора и его земли. Эх, судьба крестьянская такая…
Педро. Судьбу делают люди, Томас. В борьбе жестокой разгромим фашистов — иная будет у тебя судьба… И светлая, как там, в далекой, но родной Стране Советов.
За сценой шум и голоса: «Стой! Стой, говорю!» Выстрел. Педро встает. На сцену вбегает усталый, истерзанный Диего. За ним Перрико, Сант-Яго, Пронико, Кастро, Марианна, солдаты.
Сант-Яго(преграждает
Диего. Педро Коррильо мне нужен, ваш командир!
Пронико. Чего от командира тебе надо?
Диего. Я из Толедо.
Педро. Ты из Толедо?
Диего. Да.
Перрико. Зачем же ты бежал от наших часовых?
Диего. Когда бежишь, так трудно разбираться — все часовые фашистскими казались мне.
Сант-Яго. А если бы тебя они на мушку взяли?
Диего. Я смерти не боюсь. Я спрашиваю, кто Коррильо, ваш командир?
Педро. Я Коррильо и командир.
Диего. Педро Коррильо! (Поспешно ищет что-то в кармане.) Я вам принес письмо от Микаэлы…
Педро взволнован, берет письмо, отходит в сторону, читает.
Кастро. Как тебя зовут?
Диего. Диего.
Кастро(тихо). Так, значит, живы еще жена и мальчики его?
Диего. Да, живы. Фашисты держат их в монастыре Санта-Мария. Я тоже там был заключен. Сидел в одном подвале с ними.
Кастро. Да?! А как удалось тебе бежать?
Диего. Вчера ночь темная была и паника от боя…
Марианна. Верно, вчера ночной был бой.
Диего. За монастырь фашисты группами водили заключенных и там… расстреливали их. Рабочих с оружейного завода погибло много в эту ночь…
Пронико. Но самому как удалось тебе уйти?
Диего(раздраженно). Я же рассказываю. Нас было трое: я и два рабочих оружейного завода. Мы спасти решили Микаэлу и ее детей. Как вдруг ее от нас забрали. Успела только передать письмо. А ночью…
Педро кончил читать письмо. Безвольно опустилась рука, отсутствующий взгляд.
Кастро(осторожно). Педро… что пишет Микаэла?
Педро(пришел в себя, прячет письмо). Особенного ничего. Жива, здорова. Дети тоже. (Смотрит па Диего.) Как удалось тебе бежать?
Диего. Вели нас ночью на расстрел. Решил: ведь погибать мне все равно — и бросился без размышленья в темноту. Стрельба поднялась, суматоха, а я бегу. На Оружейной на патруль нарвался марокканский, пришлось вбежать в какой-то двор. Через забор — опять на улицу. Тут офицеры налетели на меня, погнали к берегу. Скалистый берег — десять метров. Но высота его меня не устрашила — я прыгнул… и волны Тахо бурно приняли меня. Плавать я умею хорошо. Плыл по теченью до утра. А днем скрывался по кустарникам в долине. Потом — сюда.