Тыл-фронт
Шрифт:
— Это ваша армия? — обратился Василевский к Савельеву. — Вы уверены, что она способна выполнить задачу?
— Так точно, товарищ Главнокомандующий, — твердо ответил Савельев. — Я хорошо знаю свою армию, потому и предложил ее для нанесения главного удара… — и, словно в мгновенье охватив все эти военные годы, тихо добавил: — Ее поражение — мое бесчестие!
Василевский подошел к Савельеву и крепко пожал руку:
— Замысел очень дерзок, рискован и необычен, но правилен, — обратился он к командующему фронтом, — Продумайте, взвесьте все еще раз. При успехе обоим носить высшие награды, ну а в противном — не сносить
* * *
Начальник штаба армий ознакомил генерала Николаенко с общим замыслом операции. Тот вначале принял его слова не всерьез и, по обыкновению прищурившись, хитровато спросил:
— Без артподготовки? А может и без винтовочек ударим? Там же всего-навсего пятнадцатикилометровая полоса укреплений? — Но вдруг возмутился: — Времена Филиппа второго и Македонского ушли в область предания. В наше время немыслимо прорывать укрепленный район без артиллерии.
Новый командующий армией, человек крутого и властного характера, которому по своему обыкновению Николай Константинович попытался изложить тревожившие его сомнения, оборвал его оскорбительно:
— Догмы стареют вместе с людьми!
После такого объяснения командующий артиллерией не только растерялся, но даже заболел. Он вдруг почувствовал, что теряет путеводную нить, которая руководила им все эти годы, что весь его труд совершенно не нужен. Да нужен ли и он сам в армии?
Николаенко много бывал в войсках, наведывался в каждую батарею, требовал ускоренного оборудования огневых позиций, точной подготовки данных по целям, но все это делал механически в силу сложившейся привычки. Иногда он возбуждался, и тогда в нем вспыхивал прежний огонек, но стоило услышать свою же любимую фразу, которая еще так недавно умиляла старого артиллериста: «Пушкари свое дело знают!» — как он начинал хмуриться, сердиться и поскорее уезжал из части.
Не обрадовало командующего артиллерией даже прибытие в состав армии двух противотанковых бригад и тяжелого артиллерийского дивизиона. Только после осмотра артчастей с генералом Смоляниновым, Николай Константинович словно сам устыдился себя. Член Военного Совета мало делал замечаний и не задавал вопросов, но Николаенко понял, что он остался недоволен. Он вдруг заметил и сам в подразделениях много такого, что раньше бы не оставил без внимания. В конце осмотра Смолянинов сказал:
— Много досадных мелочей, Николай Константинович, — и пристально взглянул на него.
— Какое это имеет теперь значение? — избегая взгляда, отозвался генерал Николаенко.
— Вы знаете, какой ответ готовит нам Сато? — недовольно спросил Смолянинов и, не ожидая ответа, уехал в штаб армии.
Сегодня, собираясь к члену Военного Совета с докладом, Николаенко хотя и был доволен собой, но несколько обескуражен встречей. «Старый лафет, распустился!» — пробормотал он.
Смолянинов встретил его так, как будто между ними не было никакой размолвки. Он, очевидно, Только что откуда-то приехал и был чем-то доволен.
— Присаживайтесь, Николай Константинович, — пригласил он, снимая плащ.
— Я хотел доложить… заговорил Николаенко, оставаясь стоять и держа руки по швам.
— Знаю, знаю… Присаживайтесь!
— Минуточку, минуточку оперативной паузы! — воскликнул Николаенко и быстро вышел из кабинета Возвратился он сияющий с пачкой рапортов.
— Мои пушкари! — гордо объявил он, положив пачку на стол. — А это же, Виктор Борисович, какие люди! Артиллеристы! Каждый тайгу знает, как, медведь, а укрепрайон — лучше самих японцев. Здоровые все, как Геркулесы. Возьмите Федорчука, Даниленко, Суношо, Шестова. Любого, любого! Огонь, если нужен будет, дадут половинным составом двойной плотности…
Сейчас во всем облике Николая Константиновича сияла такая гордость за артиллеристов, уверенность в них и такая любовь, что Смолянинов невольно улыбнулся. Казалось, поставь сейчас перед командующим артиллерией самого невзрачного солдатика с верными погонами — и он увидит в нем богатыря.
— Об этом стоит подумать, — заключил Смолянинов. — Народ у вас действительно крепкий. Вы не говорили об этом с командармом?
Николаенко сразу как-то наершился и нехотя ответил:
— Нет. Я бы не хотел лишний раз появляться у командующего. Он помнит и желает видеть только тех, кто ему нужен в данный момент.
Смолянинов крутнул головой и весело усмехнулся.
— Могу вас порадовать, — с хитринкой проговорил он, понижая голос. — Владимира Георгиевича возвращают в армию.
Николаенко быстро-быстро заморгал глазами.
* * *
Солнце склонилось к закату. Уставшая от дневного зноя тайга затихла. Угомонились и разведчики Федора Ильича Бурлова. Сняв сапоги и развесив на них портянки, они расположились на широкой поляне, там, где застала их команда — на отдых! На залепленном болотной грязью обмундировании густо проступила соль, на почерневших от усталости и солнца лицах буграми вздулись укусы комаров. Над каждым солдатом звенел столб мошкары, но она была не в состоянии потревожить сна людей, однако чуть слышный шелест кустов или невольный стон кого из спящих заставлял сонную руку твердо ложиться на автомат или рукоятку ножа. Не крикни, а выдохни: «Тревога!», как поляна ощетинится, насторожится. Сонный глаз станет зорким, слух обостренным.
Федор Ильич сидел на футляре стереотрубы, отмахиваясь от наседавших комаров. На плащ-палатке перед ним лежала карта. Вокруг сгрудились командиры батарей и их заместители по политчасти.
Второй месяц подразделения находились в движении. Открыто среди белого дня подразделения, оставив границу, уходили в тыл. Ночью, изменив направление, они двигались на юг. Просочившись через условные, но занятые «противником» рубежи, выходили на Приханкайское операционное направление. Оно было почти непроходимо для войск, но явилось ключом восточного рубежа укреплений войск генерала Сато.