Тыл-фронт
Шрифт:
Зина вздрогнула и посмотрела на часы.
— Ого! — обеспокоилась она. — Как бы наш поезд не ушел без меня… Когда это все кончится?
— Теперь дождемся, — крикнул Любимов и закружил ее по поляне.
— Славка, пусти! Мне пора!
— И мне, Зина!
Зина взметнула на него испуганные глаза. В них стоял немой вопрос и слезы.
— Не бойся, в Уссурийск вызывают, — попытался успокоить ее Любимов.
— Зачем?
— Нужно, Зина, — отозвался Любимов и, заглянув ей в глава, добавил: — Безумство храбрых — вот мудрость жизни!
* * *
Предупредив
Обойдя собранные вдоль дороги японские войска, армия Савельева стиснула их с флангов и, угрожая окружением, заставила откатиться к Муданьцзяну.
Дивизия полковника Орехова еще засветло вышла к реке и завязала бой за левый берег.
— Любой ценой пробивайся к мосту, — приказал Орехов подполковнику Свирину. — Не дай взорвать его японцам.
— Товарищ полковник! — окрикнул его в это время начальник связи. — Штаб армии приказал закрепиться на этом берегу Муданьцзяна.
— Что за кутерьма! — изумился Орехов. — Командарм своего приказа не отменит! Свяжитесь с его радиостанцией! — приказал он и начал спешно отменять отданные частям распоряжения.
* * *
Генерал Смолянинов целый день пробыл в Восемьдесят шестой дивизии. В штаб он возвратился только вечером, надеясь встретиться с Георгием Владимировичем. Но встретил начальника штаба. Полковник сиял.
— Вот полюбуйтесь! — положил тот перед Смоляниновым лист объемистой телеграммы и пришлепнул по нему ладонью. — Японцы капитулировали! — заявил он так, словно был виновником японского поражения.
«По вопросу о ноте японского правительства от 10 августа относительно принятия условий Потсдамской декларации и ответа правительства Соединенных Штатов, Великобритании, Советского Союза и Китая, посланного государственным секретарем Америки Бирнсом и датированного 11 августа, японское правительство имеет честь сообщить правительствам четырех держав следующее:
Его величество император издал императорский рескрипт о принятии Японией условий Потсдамской декларации.
Его величество император готов санкционировать и обеспечить подписание его правительством и императорской генеральной штаб-квартирой необходимых условий для выполнения положений Потсдамской деклараций. Его величество так же готов дать от себя приказ всем высшим военно-морским и авиационным властям Японии и всем находящимся в их подчинений вооруженным силам, где бы они ни находились, прекратить боевые действия и сдать оружие, а также дать такие приказы, которые может потребовать верховный командующий союзных вооруженных сил в целях осуществления вышеуказанных условий».
Не успел
— Кто отменил мой приказ на форсирование Муданьцзяна?
— Я не отменял, — начал оправдываться начштаба. — Только передал полковнику Орехову, что… это самое… капитуляция. Штаб фронта, приказал закрепиться…
— Какая капитуляция?
— Вот эта… — с готовностью подал начальник штаба телеграмму.
— Готов санкционировать… Когда? К-о-г-да? — выкрикнул Савельев, пробежав телеграмму. — И штаб фронта приказал прекратить боевые действия, остановить войска?
— Да… То есть нет! Закрепиться до особого распоряжения на рубеже реки Муданьцзян, — мямлил полковник, готовый провалиться от взгляда командарма.
— Вам дозволено, полковник, принимать подобные решения без Военного Совета? — Начальник штаба виновато молчал. — К утру плацдарм на западном берегу реки Муданьцзян должен быть взят, полковник! — отчеканил Савельев. — Руководить операцией приказываю вам лично! Идите! — Савельев прошелся несколько раз по комнате.
— Ты знал об этом? — спросил он Виктора Борисовича.
— С этим начальник штаба ознакомил меня только, сейчас, — указал Смолянинов на телеграмму. — Об отмене твоего приказа он мне ничего не успел сказать.
— Это же безумство! — снова вспылил Савельев. — Нужно совершенно не знать японцев, чтобы по этой филькиной грамоте прекращать военные действия, обрывать прорыв войск. Японский генералитет принимает любые условия только под дулом пистолета… Надо не знать японцев…
Командарма прервал телефонный звонок.
— Слушаю, первый! — поднял трубку Савельев. — Что?! Да это же превосходно! — воскликнул он. — Какой молодец!.. Передайте ему мою благодарность! Держаться, во что бы то ни стало! — и, положив трубку, пояснил Смолянинову: — Подполковник Свирин все же вцепился одним батальоном в западный берег! До приказа начальника штаба успел перепрыгнуть через реку. Этим он и спас нашего начальника штаба. Умница! Не подполковник, а клад! Пойду на прямой провод выяснять обстановку… Точно гора с плеч!
— Я тоже, кажется, насолил тебе, — неловко проговорил Смолянинов.
— Что еще? — обеспокоился командарм.
— Парламентером к Сато назначил полковника Орехова. Указанный ему пункт встречи в полосе Сорок шестой дивизии.
— Парламентируй, попытка не пытка! — отозвался Георгий Владимирович. — Двоих уже потеряли с этой затеей. Назначил бы какого комбата…
Смолянинов осуждающе качнул головой.
— Все равно советский человек!
— Вот, чует душа: быть опять беде, — вдруг недовольно заключил Савельев.
— Все может быть, — спокойно отозвался Смолянинов. — На-ка вот тебе от Евгении, — подал он командарму конверт.
Савельев изумленно поднял брови.
— Зинаида привезла, — пояснил Виктор Борисович. — А это от нее записка.
— Где ты ее видел? — обеспокоился Георгий Владимирович.
— С санитарным поездом прошлую ночь пожаловала.
Савельев быстро прочел записку.
— Девчонка! — недовольно воскликнул он. — Придется отправить ее в Хабаровск, — словно советуясь, взглянул он на Смолянинова.