Тыл-фронт
Шрифт:
— Империя имеет еще достаточно сил, чтобы защитить августейший дом. Восемьдесят миллионов верноподданных станут смертниками! — Военный министр швырнул ответ на стол и направился к дверям.
Генерал Умедзу дважды внимательно перечитал документ.
— Я, как член высшего совета, подтверждаю, барон, свое несогласие на безоговорочную капитуляцию, — наконец заключил он. — Необходимо просить союзников дать более точный ответ по вопросу о положении императора… И о термине «военные преступники!»
Барон категорически отказался выполнить требование Умедзу. Начальник
Дождавшись утра, барон отправился во дворец и умолял императора созвать экстренное совещание. Он уверял государя, что с ответом, и при том положительным, нельзя медлить ни минуты. Окольными путями ему стало известно, что Квантунская армия в катастрофическом положении и не сможет изменить судьбу империи. Не исключена возможность сегодня-завтра высадки в метрополии советского военного десанта. О, это ужасно!
Старый барон увлекся и нарисовал до того мрачную картину, что при этом сам дважды принимал успокоительные капли. Государь был встревожен и тотчас повелел вызвать членов высшего военного совета, всех министров и председателя тайного совета.
Предупреждая возможные последствия, первым заговорил военный министр.
— Ваше величество! — с пафосом воскликнул он. — Я, один из восьмидесяти миллионов верноподданных божественного микадо, с негодованием отвергаю требования союзных держав. Только предатели могут говорить о безоговорочной капитуляции, когда империя еще в состоянии вести длительную войну…
Вслед за военным министром высказали свое неудовлетворение ответом союзников генерал Умедзу и начальник морского штаба.
Охлаждаемые их угрожающими взглядами члены военного совета и все министры предпочли не высказывать своего мнения, тем более государь не понуждал их к этому. Он смотрел на военного министра и генерала Умедзу милостивыми глазами, но не верил им: принц Такеда успел доложить ему о действительном положении войск в Маньчжурии.
— Дайте последнюю сводку генерала Ямада, — приказал он Умедзу.
Начальник генерального штаба на какую-то долю секунды смешался, но потом доложил, что последняя сводка еще не расшифрована, так как штаб Квантунской армии перепутал коды.
Государь повторил свое требование.
К общему удивлению, к этому времени сводка оказалась раскодированной. Просмотрев ее, император закрыл глаза рукой и пробыл в таком положении несколько бесконечно долгих и томительных минут.
— Мне кажется, генерал Анами, что ваше мнение никем из присутствующих не поддерживается, — наконец заговорил он. — Я выскажу свое собственное мнение. Надеюсь, что вы согласитесь с ним: ответ мне кажется приемлемым. Пусть меня ожидает любая участь. Я больше не в силах терпеть страдания моего народа.
Военный министр закрыл лицо руками и зарыдал.
— Подготовьте рескрипт о прекращении войны, — взглянул император на Судзуки. — Завтра в полдень я объявлю его своим благочестивым верноподданным.
Двумя часами позже барон Судзуки представил на высочайшее утверждение ответ союзникам и рескрипт
* * *
Узнав в одно и то же время об утверждении государем представленного премьер-министром «потсдамского рескрипта» и о болезни военного министра, генерал Умедзу обратился от имени императора к войскам Квантунской армии с призывом: «Ко всем генералам, офицерам и солдатам армии. Довести до конца священную войну…»
— Решение его величества не распространяется на Квантунскую армию, — объявил он высшим чинам генерального штаба. — Наоборот, ее сопротивление должно быть усилено. Прекращение боевых действий на Тихом океане и активизация их в Маньчжурии позволят уравнять продвижение армий союзных держав к империи, и избавит нас от возможного вторжения русских в метрополию. Мною отдано распоряжение Квантунской армии 16 августа перейти в контрнаступление. Заявление императора о капитуляции охладит напор советских войск и предоставит возможность нанесения внезапного контрудара.
— Вы полагаете, что контрудар может что-то изменить? — спросил генерал Икеда, когда они остались с генералом Умедзу наедине.
— Не будем предугадывать, — задумчиво ответил Умедзу. Пока мне достоверно известны два фактора, побудившие меня принять такое решение. Во-первых, трое из четверых: Трумэн, Черчилль и Чан Кай-ши — больше жаждут ниспровержения Советов, чем Японии, и кто знает, какие могут возникнуть между союзниками распри, если наша армия будет иметь в Маньчжурии хотя бы тактический успех. И во-вторых, Квантунская армия потеряла в боях пятьдесят тысяч — это пять процентов ее состава. Такая армия более чем боеспособна и может продолжать сопротивление.
— Вами даны указания генералу Ямада? — снова спросил Икеда.
— Нет. Я не могу доверять этого проводам, — пояснил Умедзу. — После совещания во дворце я говорил с принцем Такеда. Он согласился вылететь в Маньчжурию… Вас попрошу (войска ко всему должны быть готовы) отдать через жандармское управление распоряжение на всей территории Маньчжурии немедленно сжечь боевые знамена войск, портреты государя, императорские указы и важнейшие секретные документы.
Икеда поклонился и собрался уйти.
— Сегодня поутру из Харбина с семьей начальника военной миссии Янагито прилетел жандармский майор Танака. Необходимо переодеть его в мундир армейского офицера и направить в офицерские казармы столичного гарнизона. Он хорошо рассказывает об успехах Квантунских полков…
— Что произойдет сегодня ночью? — осмелился Икеда задать начальнику генерального штаба не праздно занимавший его вопрос. Умедзу быстро взглянул на собеседника.
— Восстанет столичный гарнизон, — понизив голос до шепота, ответил Умедзу. — Будет свергнуто правительство, офицеры уничтожат нескольких предателей и повергнут к стопам государя всеподданнейшую просьбу продолжать войну. — Все это он проговорил с заметной игривостью и удовлетворением.