Тыл-фронт
Шрифт:
— Не мешай ей, Георгий. Чрезмерная опека мало приносит пользы, — возразил Виктор Борисович. — Ей через год-два придется совсем выйти из-за спины генерала Савельева… Да и что в Хабаровске?
— Да-а! — тяжело выдохнул Савельев. — Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!.. Поехали на КП, — взглянув на часы, заторопился он. — командирам я приказал быть в 15.00.
* * *
От станции Модаоши до Муданьцзяна тридцать километров, на них четыре линии бетонных укреплений. Первая проходила по
Армия генерала Савельева к 13 августа по всему фронту вышла к этим грозным позициям. Уже в первых стычках генерал понял, что без основательной подготовки к Муданьцзяну прорваться не удастся. Потому Георгий Владимирович отнесся с особым пристрастием к докладам командиров дивизий. Особенно придирчиво он прислушивался к полковнику Орехову. Его дивизии предстояло брать город в лоб.
— Значит, завтра с рассветом даешь Муданьцзян? — переспросил он полковника Орехова, выслушав его решение.
— Насколько мне известно, таково решение и командующего армией, — ответил Орехов.
— Хм! Плоха у вас разведка, раз информировала так. — заметил командующий, переглянувшись с членом Военного Совета.
Смолянинов улыбнулся.
Еще утром, после того как Савельев привел себя в порядок, он пододвинул к нему карту и показал:
— Смотри, Тридцать пятая армия вот куда вышла, а сосед слева — Пятая только-только перевалила хребет Тайпинлинский…
— Командарм Пять — копуша, а Тридцать пятая армия идет по сплошным топям, — не понял его Савельев. — Они нам не указ.
— Я не то хочу сказать. Японцам-то все равно, почему наши фланги оголены? Как бы войска Сато не сделали чик! — ударил Виктор Борисович ребром ладони по карте.
— На флангах по танковой бригаде, — возразил командарм.
— Не забывай, Георгий, почти армия! Целая свежая армия отборных головорезов!
— Да-а! — Савельев надолго задумался. — Топтаться на месте?
— Зачем? Я говорил с обоими командующими. К утру, если мы поможем своими флангами, они выйдут вот сюда, — прочертил Виктор Борисович жирную линяю. — А мы не утром, японцы к этому привыкли, а днем ударим всеми стволами и силами. Если Муданьцзян и не возьмем, то на плечах у них на подступы к нему выйдем.
— Что же ты не подсказал начальнику штаба? — недовольно проговорил Савельев.
— Я не знал о его потугах, а он не нашел нужным меня информировать, что разрабатывает плановую таблицу боя. Приказ-то подпишет он и командарм, — испытующе взглянул Смолянинов на командарма.
Савельев нахмурился и забарабанил сухими длинными пальцами по стеклу.
— Ты серьезно? — спросил он.
— Не о себе, — отозвался Смолянинов. — О начальниках политотделов дивизий. Некоторым комдивам от полноты власти дурман в голову ударил. Начпо Восемьдесят шесть предложил начальнику штаба ознакомить его с приказом на бой до утверждения командиром дивизии. Комдив в этом усмотрел посягательство на его власть: «Комиссарские замашки, говорит, контролировать?»
— Ребячество! — буркнул Савельев.
— Если бы не вредило боеспособности. Мне о флангах тоже подсказали коммунисты. Оперативники черкнули: сосед — справа, сосед — слева, а есть он там или нет —
Сейчас. Савельев вспомнил этот разговор.
Значит, утречком даешь Муданьцзян? — снова переспросил он Орехова. — Вам, очевидно, неизвестно, что в распоряжение Сато прибыли свежие войска? К тому же границу перешли с рассветом, Мулин брали с рассветом, не достаточно ли?
— Бог любит троицу, — попытался кто-то пошутить.
— Японцы троицу не позволят! — резко оборвал Савельев. — В эту ночь и утром они будут держаться за курки.
— Начальник политотдела того же мнения? — спросил член Военного Совета?
— Наверно, комдив не посовещался, — громким шепотом съязвил командир Восемьдесят шестой дивизии.
— Если вы еще раз подпишете приказ, не выслушав предварительно мнение начальника политотдела, немедленно будете отстранены от должности, — отчеканил Савельев. — Сейчас, полковник, обращаю внимание на неуместную и неумную реплику.
— Виноват, товарищ генерал! — смущенно бормотал командир дивизии.
Невольная вспышка раздражения не на шутку расстроила Георгия Владимировича. Он долго молчал, комкая в пальцах непроизвольно извлеченную папиросу. Приказываю, — глухо проговорил он, — к утру всем соединениям иметь плацдарм на западном берегу реки Муданьцзян и быть в готовности овладеть городом. С пяти-ноль-ноль Сорок шестой дивизии, полковник Орехов, на Муданьцзянском направлении огонь прекратить до особого распоряжения. На остальных участках продолжать выполнять задачу.
8
Ответ на запрос японского правительства о сохранении прерогатив его величества премьер-министра Судзуки стал известен ранним утром 12 августа. Официальное же уведомление барон получил сутками позже через швейцарского посла.
Содержание ответа повергло Судзуки в крайнее уныние. Союзники предлагали подчинить божественного императора Японии простому земному существу — верховному командующему союзных держав. Барон считал это величайшим кощунством. Божественный микадо хранит оставленные с незапамятных времен священные сокровища императорских предков. Эти сокровища: зеркало, меч и драгоценный камень — дарованы родоначальницей императорской семьи богиней солнца Аматерасу-о-миками своим потомкам, как символ божественной власти. Барон был бессилен изменить уготованную империи союзными державами судьбу. Да и следовало ли? Что может принести продолжение войны, хотя бы и во имя прерогатив его величества? Разорение стоящих за его спиной магнатов? Государственный переворот, который сметет не только прерогативы его величества, но и императорский трон?
Прежде чем доложить ответ союзников государю, Судзуки пригласил к себе военного министра и генерала Умедзу — вершителей судьбы империи.
Просмотрев ответ, военный министр гневно затрясся и затопал ногами. Генерал Анами был просто взбешен.
— Этого никогда не будет! — грозно выкрикнул он. — Японский народ с негодованием отвергнет эти требования. Слышите, барон, никогда! — военный министр готов был убить Судзуки.
— О небо! — выдохнул Судзуки. — Но непринятие условий угрожает гибелью августейшего дома!