Тыл-фронт
Шрифт:
Натали, а затем и Вареньку, Маедо узнал в подопечном отцу университете. После этого он часто бывал в их доме, вначале ради Натали, последнее время ради Вареньки…
Вполне удовлетворенный ответом Натали: быть вечером, капитан явился в дом Кислицына в превосходном настроении.
Тураева ждала его в своей комнате.
— Где господин Кислицын? — спросил капитан.
— В своем бомбоубежище.
— Очень хорошо! — довольно заключил Маедо. — Это нужно вылить в вино, — подал он ампулу. — Через двадцать-тридцать минут вино должны
— Но это почти невозможно! — оторопело воскликнула Тураева.
— В таком случае мне придется отказаться от ваших услуг, — угрожающе предупредил капитан.
Вероника хотела парировать угрозу, но почувствовала, что шансы слишком неравны. Круг был замкнут. Она на некоторое время задумалась. Капитан ждал.
Тураева не щадила Кислицына, но боялась начальника личной охраны его, есаула Журина. Он знал каждый ее шаг в доме, она постоянно ощущала на себе взгляд его зеленоватых беспощадных глаз. Все, к чему она прикасалась вне своей комнаты, бывало замечено немедленно. Журина она чувствовала даже ночью, а встречаясь с ним, цепенела.
— Вы должны на десять-пятнадцать минут занять есаула Журина, — придвинувшись к Маедо, проговорила Тураева. — Что будет дальше?
— Путешествие в Японию, — ответил капитан.
* * *
Кислицын при появлении Маедо быстро встал и поклонился. Капитан ответил подчеркнуто чопорно и почтительно.
— Я имею сообщить очень хорошие сведения, — сияюще проговорил он. — Наши войска на всем фронте перешли в наступление. В ближайшие дни будут взяты Уссурийск, Хабаровск, Благовещенск…
— Слава тебе, господи! — размашисто, со слезой перекрестился Кислицын.
— Это не есть все… Генерал Ямада назначил вас командующим Муданьцзянским направлением. Русские вас встретят хорошо и не будут оказывать сопротивления…
Кислицын часто-часто заморгал глазами и грузно опустился в кресло.
— Как вы изволили сказать? — прохрипел он, задыхаясь.
— Да… Командующим Муданьцзянским направлением… Брать Владивосток… Сегодня надо ехать в Муданьцзян, — уточнил Маедо.
Кислицын, наконец, понял слова капитана.
— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да будет воля твоя! — быстро зашептал он, подняв глаза к потолку.
— Через час вас ожидает начальник миссии. Он будет вручать приказ, — добавил Маедо. — Я не имею времени, но по русскому обычаю мы будем принимать это… магарыч! — рассмеялся он.
— Да-да! — грустно ответил ему главком. — Будем принимать магарыч!
Кислицын велел подать вино.
— Первый бокал магарыч надо пить вам! — не то, приказывая, не то, оказывая уважение, проговорил Маедо, когда слуга наполнил бокалы. Кислицын выпил вино. Капитан следил за ним холодными суженными глазами с застывшей, усмешкой.
— Нужно наливать! — приказал он слуге, когда главком опустил бокал. — За божественного императора!
Позади
— Назад! — взвизгнул капитан.
Бросив бокал, он выхватил пистолет. Но в то же мгновение кривой тесак есаула проткнул его насквозь…
На второй день мадам Кислицына, Тураева и двадцать семь человек прислуги были казнены за убийство офицера императорской армии капитана Маедо и главнокомандующего русской армией генерала Кислицына, Журин исчез бесследно…
5
Воспользовавшись темнотой и глубокими падями, японцы подтянули к утру значительные силы и перешли, в контрнаступление сразу же после взрыва парламентерских автомашин.
Сорок шестая дивизия, командование которой принял подполковник Свирин, имела на левом берегу четыре стрелковых батальона, две пулеметных и одну автоматную роты.
Из артиллерии за короткую летнюю ночь переправились только полковые минометы и одна батарея «сорокопяток»[40]. Все остальные подразделения дивизии развернулись на правом берегу реки.
Позиции на плацдарме были скверные, открытые, располагались на прибрежных холмах, жидко покрытых низкорослым орешником. Правда, левый фланг упирался в излучину реки Муданьцзян, и с другого берега его надежно прикрывала соседняя Двадцать вторая дивизия из корпуса Героя Советского Союза Скворцова. Зато правый фланг скатывался в долину Чайхэ, был оголен и беспокоил Свирина.
Рощин попал на противоположный берег в самую горячку. Японцы применили тактику «сэмэ-татэру». Это был вид японской психической атаки.
Японцы накапливались в продольных лощинах, открывали огонь и выдвигались к долине. Здесь схватывались в рост и бросались к холмам. Налетали со вздувшимися жилами, обезумевшими лицами, разодранными яростью ртами. Назад не возвращались: бились до последнего. Цепи надвигались волнами, бесконечно, как морской прибой.
Подполковника Свирина Рощин нашел на командном пункте Первого батальона.
— Угловая!.. Угловая… Да что у вас там за рев? — до хрипоты кричал тот в телефонную трубку. — Ни в коем случае врукопашную не ходить!.. Бить огнем, патронов не жалеть!
Лицо подполковника было бело, рука, державшая трубку, прыгала. Сам он, казалось, вот-вот взревет и ринется на японцев.
— А-а, черт, прыгаешь! — выругался подполковник, бросая трубку. Заметив Рощина, изумленно поднял брови.
— Что? Жарко? — спросил Рощин.
— Что-то страшное!
— Юнкерский отряд полковника Кабаяси, — пояснил Рощин. — Или все лягут, или съедят твоих. Правильно, что запретил рукопашную. На каждом японце взрывной пояс.
— А я думаю, чего они лопаются, как тухлые яйца…