Тыл-фронт
Шрифт:
— Хватит вам! — недовольно одернул Орехов и, взглянув на часы, добавил: — Выволакивай машину из укрытия.
Свирин как-то неловко, угловато подсунулся к Орехову и взглянул в глаза.
— Все может быть, Юрий Александрович!.. Вот ноет душа! — вдруг выкрикнул он, стукнув себя кулаком в грудь. — Возьми десяток гранат в машину.
— Фома неверующий! — мягко проговорил Орехов, обнимая Свирина. — Три года друг другу нервы портим…
— Иные три года стоят тридцати лет! — отозвался подполковник и вышел из блиндажа. — Выводи катафалк! — донесся его недовольный голос.
* * *
Временами
Во вторую амбразуру попал артиллерийский снаряд, и ее завалило. Это было даже к лучшему: сейчас Варов не мог бы следить за обеими амбразурами. Он еле держался на ногах. Перед глазами рябил светлый прямоугольник амбразуры. Иногда где-то далеко в него вползали черные пятнышки, и Петр строчил по ним из пулемета.
Тяжелая дверь дота тоже была изуродована снарядами, внизу образовалась щель, в которую мог протиснуться человек. К вечеру, когда от реки слабо дохнуло сыростью и прохладой, Петр почувствовал себя лучше, но хотелось пить и болело плечо. Варов слез со своего помоста из ящиков, подошел к нише, в которой лежал Бурлов, и отодвинул люк. Из ниши ударило духотой и тошнотворным запахом застаревшей крови: Раненая нога Федора Ильича вздулась, колено выпирало из разрубленной штанины страшным иссиня-бурым пузырем. Бурлов дышал тяжело, отрывисто, через плотно сжатые зубы. Он бредил. Петр прислушивался, но не мог разобрать слов и улавливал только знакомые имена.
Варову стало страшно. Он поправил запрокинутую голову Бурлова и тихо окликнул:
— Товарищ майор!.. Товарищ майор!..
Но Федор Ильич не отзывался;
Петр схватил японскую флягу и влил в рот немножко сакэ. Федор Ильич неожиданно конвульсивно дернулся, задохнулся. В горле у него забулькало, потом вырвался слабый кашель. Веки задрожали и медленно поднялись вверх, но сейчас же снова упали.
— Пить!.. — тихо попросил он. Варов снова влил ему в рот сакэ. Мученическая судорога передернула Федора Ильича. — Ничего… Петр… жив!.. Скоро наши подойдут… — прошептал Федор Ильич. — Еще не видно?
— За рекой… Не видно, пока, а, наверно, уже переправляются на эту сторону, — быстро заговорил Петр. — Мост-то японцы взорвали.
— Петр! — чуть внятно, но отчетливо проговорил юн. — Я знаю… верю, но смотри, чтобы не вышло как-нибудь, что мы…
— Федор Ильич! — захлебываясь, воскликнул Варов. — Нас они не возьмут. Боеприпасов хватит. Вот-вот наши подойдут!
— Жжет… — поморщился Бурлов. — Дай воды.
— Потерпите, товарищ майор, — жалко отозвался Петр. — Немного стемнеет, принесу…
— Ничего, ничего… Я не сильно… — Федор Ильич снова потерял сознание.
Когда начало темнеть, Петр захватил тройку японских гранат, пистолет, фляги и
Ползком перебравшись через расчищенный сектор обстрела, Варов бесшумно скользнул во влажные от вечерней прохлады кусты. Понаблюдав несколько минут за дотом, прислушиваясь к тишине, направился в лощину. Он спускался медленно, но с каждым шагом чувствовал все большую дурманящую усталость. Сердце билось тяжело и учащенно, тело покрывалось испариной. «Не хватало еще и мне свалиться!» — недовольно думал Петр, пересиливая желание сейчас же улечься на земле.
Наконец, он вышел на небольшую поляну. На ней валялись несколько разбитых автомашин, почерневшие ящики, изуродованные трупы. «Наши залпом накрыли, — догадался Петр. — Где-нибудь должен быть здесь родник…»
Вдруг раздался тихий стон. Прислушавшись, Петр расслышал приглушенный плач.
Если бы Варов услышал вой, рев, даже пальбу, он бы прошел мимо, но этот тихий плач, в котором не слышалось ничего другого, кроме тоски, поразил его.
Сняв курок с предохранителя, Петр подкрался к машине: распластавшись на земле лежал японец. Его ноги были придавлены кузовом автомобиля. Лежа на спине, он смотрел в небо и тихо плакал. Появление Варова, казалось, не удивило и не испугало его. Он слегка повернул голову и взглянул на Петра. В его взгляде стояли покорность и смирение.
— По вашим обычаям тебя бы пристукнуть нужно, — не зло проговорил Варов, засовывая пистолет в карман. — Угораздило тебя! И к своему будде не вырвешься…
Обойдя машину, Варов понял, что без лома или домкрата ему не справиться. Он присел около лежавшего все так же с закрытыми глазами японца и толкнул его в плечо.
— Проснись, тэнси[37]! — окликнул он. Японец ошалело выкатил глаза и теперь с испугом смотрел на Петра. — Домкрат есть? — спросил Варов, выразительно показывая руками.
Японец лежал неподвижно, бессмысленно моргая глазами. Варов еще раз нетерпеливо показал солдату, что ему необходимо. Наконец тот слабо поднял руку и указал на задок машины. Японец неотступно следил за Петром, но, кроме изумления, любопытства, Варов ничего в нем не заметил.
— Ты, паря, с изюминкой, — говорил Петр, устанавливая домкрат. — Сейчас я тебя отпущу к будде, а ты меня завтра прихлопнешь? Дзю: сацу[38]! — обратился он к японцу, ткнув себя в грудь. Тот что-то долго соображал. Очевидно, поняв Варова, отрицательно покачал головой. Глаза его снова застлались слезами.
— Ну-ну, не плачь! Как же это Денисович с вашим братом? Сэймэй?[39]
Японец ответил хрипло:
— Киоси… Сайто…
— Сайто? — переспросил Петр. — Ну вот!.. Попробуем вытащить твои ходули…
Поднявшись, Петр почувствовал тошноту. Машина, японец, небо вдруг сдвинулись с места и закружились. На глаза надвинулась черная пелена. «Конец! — подумал Варов. — Он меня добьет!» — И сильно ударился раненым плечом о землю…
* * *