Тыл-фронт
Шрифт:
— Солдат императорской армии должен быть предельно волевым. Эта священная боль принесет вам душевное успокоение, — назидательно заметил майор. — Сейчас отправитесь с господином Икари в Сибуни.
Сияющий Фусано появился в гараже в то время, когда Киоси собрался уже в казарму.
— Киоси, немедленно подавай машину к штабу. Не вздумай важничать и медлить. Сейчас повезешь нас в Сибуни. Торопись только, — важно бросил он и залез в машину. — О, как хорошо! — воскликнул Фусано, развалившись на сиденье. «Когда умрет отец и я стану главой семьи, обязательно куплю себе автомобиль, — размышлял
Киоси молча взял Фусано за шиворот и выволок из машины.
— Я доложу господину майору! — кричал он. — Ты еще не знаешь, кто я! — Но, вспомнив подписанное только что обязательство смертника, умолк. «Так они и не узнают, что значит Фусано для божественного императора», — недовольно думал он, направляясь к штабу.
Машина быстро его догнала. Проезжая мимо, Киоси оглушил ефрейтора сигналом. Испуганный Фусано отпрыгнул в придорожную канаву. У штаба Киоси остановил машину, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
— Киоси, я доложу господину майору, что ты оскорбил старшего по званию, — услышал он злой голос Фусано.
— Ефрейтор Фусано, утруждать себя незачем. Я сам доложу, что ты не стал по стойке «смирно» при проезде машины господина майора, — ответил Киоси, не открывая глаз.
— Но я знал, что господина майора в машине нет.
— Это ничего не значит. Приказ гласит: при появлении машины господина майора личный состав обязан становиться во фронт и отдавать честь. Ты же подаешь плохой пример солдатам. Они не знают, есть или нет в машине господин майор, но видят только, твое пренебрежение к особе офицера императорской армии… Достойный слуга божественного императора не имеет права умалчивать об этом.
— Киоси-сан, я пошутил, — испугался Фусано. — Я знаю, что ты хороший товарищ, ты и так меня проучил хорошо. Смотри, я весь в снегу…
— Довольно! Господин Икари идет, — оборвал его Киоси, заметив приближающихся к машине капитана и унтер-офицера.
Икари был в хорошем настроении. Его восхитили результаты стрельбы. Из сорока двух человек тридцать четыре поразили мишени с первого выстрела. Через пару дней они разъедутся по частям и будут посылать через границу меткие снайперские пули.
— В Сибуни! — коротко приказал он, усаживаясь в машину.
«Господин капитан говорил, что мы доедем с ним. Может, он забыл?» — недоумевал Фусано.
Желая напомнить о себе, он шагнул было к машине, но Кои дернул его за шинель. Фусано растерянно посмотрел вслед удалявшейся машине.
— А мы, господин унтер-офицер?
— Не думаете ли вы, Фусано, что вас повезут на машине господина майора? У вас, Фусано-сан, слишком толстый зад, чтобы ездить в лимузине, — рассмеялся Кои. — Вон грузовая идет. Ее габариты как раз по тебе.
Обе машины в Сибуни доехали быстро. Маленькая, в пятнадцать — двадцать фанз, деревушка казалась покинутой. Ветхие полуразрушенные землянки вытянулись двумя рядами по берегу небольшого ручья. Даже здесь, в диком безлюдном урочище, куда не спешили забраться завоеватели, фанзы расположились
— Эти дикари жить по-человечески не умеют, — поморщился Икари. — От их жилья веет смертью. Не так ли, господин Киоси? — пошутил он.
— Не могу знать, господин капитан! — ответил Киоси, а про себя подумал: «Там, где появляемся мы, — всегда веет смертью».
— Унтер-офицер, ко мне! — позвал Икари. — Слушай внимательно, чтобы потом не перепутать. Смотри на деревню: дальняя землянка будет носить номер один, ближе к ней — номер два, без дверей — номер три, потом четвертый, пятый и так далее, — пояснил Икари. — Понял?
— Так точно, господин капитан!
— Вот эта, крайняя к дороге, фанза будет рабочей. Двери у нее переделать. Они должны быть как железные. В ней будут поселяться команды по моему указанию. Там, ближе к роще, площадка — на ней кормить китайцев. Ни один не должен отходить, пока не съест все, что ему дали. Понятно?
— Так точно, господин капитан!
«Что он еще придумал?» — недоумевал Киоси. Из всего разговора он понял только, что в фанзах будут содержать занятых на военных работах китайцев. Но что за «рабочая фанза», какой «ужин», Киоси не понял.
— Сейчас с ефрейтором обойдите эти конуры и предупредите всех жителей: кого обнаружу здесь завтра в десять часов утра — расстреляю. В их распоряжении сегодняшняя ночь. Предупредите еще вот о чем: если хоть щепка будет взята отсюда, ни один из этих грязных скотов не останется в живых, — закончил наставление капитан Икари.
5
Письмо Бурлов увидел на столе, оно было сложено маленьким аккуратным треугольником. Федор Ильич прочел его и ничего не понял и начал читать снова. Непослушные буквы прыгали, сливались, прятались.
«Федор Ильич!
Вера тяжело заболела тифом и 20 декабря умерла. Последнее, что велела она: „Сохраните дочь для Феди, это будет его последняя радость“. Соня живет у нас. Здоровенькая, но часто плачет. У нас находятся и все ваши вещи. Мы бы очень просили, пускай Соня останется пока у нас, она к нам привыкла. Мы отдадим ей всю нашу любовь, чтобы, хотя Частично, заменить вас и мать».
Федор Ильич смотрел в окно и не замечал, что в блиндаже становилось темно. В памяти проносились обрывочные воспоминания, а перед глазами стояло улыбающееся родное лицо. Озорная шестнадцатилетняя Вера больно треплет его за волосы: «Не лазь в чужой сад, не лазь!» А ему нравится, что она сердится, он смеется и назавтра появляется снова: Потом они встретились, когда ему было уже двадцать три года. А через год Вера была его женой, и они жили в Сабурово. Ругались из-за подгоревшей картошки, брошенного окурка, порознь проведенного вечера. Юношеское чувство, казалось, ослабевало. Вместе с дочкой Соней родилась новая любовь — другая, особенная. Федор Ильич знал, что ни одна женщина не может заменить ему Веру. Нельзя было определить, где кончается Вера и начинается он, было что-то одно: крепкое, радостное, сильное. Семья! В 1941 году Веру с дочерью эвакуировали в Сибирь. И вот…