Тыл-фронт

Головин Андрей

Он рассказал о чучеле, поставленном разведчиком Варовым.

— Утром поденщик заметил, — продолжал майор, — бойцы так называют японских смертников-охотников: целый день лежат, выжидают… Заметил смертник — и давай гвоздить. Потом, должно быть, разобрал в чем дело и со злости в клочья расстрелял все чучело, один кол остался. Часа три упражнялся. А через недельку в нашей дивизии узнали об этом случае и как сговорились: за одну ночь, наверно, сотню чучел выставили. Ну, с утра японцы и дали им бой! — Свирин запнулся и незаметно взглянул на командующего.

—

Ну и что? — с интересом спросил тот.

— Полдня со злости стреляли. А потом собрал полковник Мурманский командиров полков и по выговору всем вкатил за нарушение нейтралитета.

— За что, за что? — Савельев остановился, и обернулся к Свирину.

— За нарушение нейтралитета, — повторил Свирин. — За политическую близорукость.

— Так… — повел плечами командарм и двинулся дальше. — Потом что? — спросил он после длительной паузы.

— Изжили этот недостаток, — неуверенно пробубнил Свирин, — правда, не совсем. Да разве уследишь? Бойцам обидно: на них охотятся, а им за чучело — взыскание. Впрочем, теперь и японцы меньше резвятся: либо патроны жалеют, либо целей нет.

Они вошли в редколесье, за которым начиналась открытая лощина.

— Товарищ генерал, здесь нужно подождать, — предупредил Свирин. — Сейчас разведчик доложит о видимости. Место открытое, а буран, кажется, затихает.

Неожиданно со стороны лощины донесся выстрел. Командарм недоумевающе взглянул на Свирина. Тот пояснил:

— Значит, нельзя. Если заметят, будут стрелять. Придется в обход, товарищ генерал, это километров шесть.

— А напрямик сколько? — спросил Савельев.

— Напрямик — метров триста, только нужно переползать, прятаться за кочками.

— Показывайте дорогу через лощину, — решил Савельев.

Согнувшись, они пробрались сквозь густой кустарник и нырнули в высокую осоку, наполовину занесенную снегом. Метров через сто Свирин остановился. «Передохнуть нужно командарму», — решил он и, схитрив, доложил:

— Здесь нужно подождать, товарищ генерал.

Место позволяло присесть. Не успели они поудобнее устроиться, как к ним подполз боец.

— Вы что здесь делаете? — спросил его Савельев.

— Да я с отделением за вами шел, надежней так. А здесь прошел вперед — проверить видимость и поденщика.

— Так это вы стреляли?

— Нет. Это оттуда стреляли. Сегодня хлесткий поденщик, хотя и несообразительный, — показал он дыру в шапке.

— Чуть не ранило? Как же вы так оплошали? — забеспокоился Савельев.

— Нет, это я выпытывал: шапку выставлял.

— A-а, вот как! А взыскания не боитесь? — с добродушным лукавством спросил командующий.

— Нет. За это товарищ майор не наказывает.

— А это мы посмотрим, — буркнул Свирин.

— Ну ладно. Пора двигаться, — проговорил Савельев и, забывшись, приподнялся почти в рост. Боец молнией бросился к нему и сбил с ног. Где-то рядом взвизгнула пуля.

— Товарищ генерал! — с отчаянием, громко закричал Свирин.

— Ничего,

ничего, — немного растерянно проговорил Савельев. — Забыл что нужно кланяться на своей земле.

* * *

Осмотр оборонительного рубежа занял почти весь день, и в штаб дивизии командарм выехал только вечером. Еще в середине дня полковник Мурманский доложил, что болен, и просил разрешения в полк Свирина не являться. Генерал разрешил, предупредив, что заедет позднее. Полковник ждал его на КП дивизии, отдав распоряжение держать на парах самовар и приготовить на всякий случай ужин. В седьмом часу к нему вихрем ворвался дежурный — высокий смуглый капитан.

— Товарищ полковник! На перевале наблюдателями обнаружена машина, — доложил он.

Мурманский быстро взглянул на него.

— Смотри мне с докладом, — грубо предупредил он. — А то вы смелые, когда не нужно…

— Все будет в порядке, товарищ полковник! — лихо откозырял капитан и прищелкнул шпорами.

— Чертом нужно смотреть. Я помню, встречал Семена Михайловича…

— Разрешите идти, товарищ полковник? Как бы не прозевать, — забеспокоился капитан, уже не раз слышавший эту историю.

— Я тебе прозеваю… — рассердился Мурманский. — Иди! Передашь — додавать самовар и ужин. Да поживее поворачивайся!

— Есть! — отозвался тот уже из коридора.

Мурманский покрутил ручку полевого телефона и снял трубку.

Начальника штаба! Сомов? Командующий где сейчас? А какой же черт должен знать? — обрушился он на начальника штаба. — Целый кагал, а ни черта ни один не знает! Почему я один знаю? Хватит, хватит оправдываться… Приготовь там все свои талмуды и чтоб лишних людей не болталось в расположении… Комиссару? А чего ему докладывать? Сам должен знать.

Приняв рапорт, Савельев прежде всего поинтересовался здоровьем полковника.

— Да так, товарищ генерал, пустяки… Кости ломит немножко, — кутаясь в бурку, сказал Мурманский.

— Должно быть, на непогоду, Трофим Поликарпович. Нужно поберечься. Что врачи говорят?

— Гражданскую провоевал без врачей.

Савельев поморщился. Они вошли в кабинет. На столе, попыхивая паром, шумел большой самовар. Пахло жареным, мясом и кислой капустой.

— Вот это хорошо! — обрадовался Савельев. — Сегодня изрядно настыл. Часа полтора наблюдали за Офицерской. Пришлось померзнуть.

— Присаживайтесь к столу, Георгий Владимирович, ругать после будете, — пошутил Мурманский.

— Особо ругать не за что. Но в обороне есть серьезные упущения. От сползающей, Трофим Поликарпович, вы так до конца и не отказались…

— Но, товарищ генерал…

— Вы сами предложили ругаться после, — остановил Савельев, наливая чай. — Тем более, для разбора необходимы комиссар, начальник штаба, командиры полков. Отложим на утро.

Мурманский насупился: «Что я, сам не разберусь? Или хочет показать свою ученость?»