Тыл-фронт

Головин Андрей

Из соседней комнаты доносилось пиликанье гармоники. Золин кивнул головой на завешенную китайкой дверь.

— Гармонист. Сродственник кабатчицы Варюхи Лавруновой. Сынка обучает, — улыбнулся Алов. — Говорит, слышимость у него музыкальная.

Раздевшись, Золин присел к столу. Алов быстро налил стакан водки:

— С морозцу, ваше благородие?

— До костей продрог, — поежился Золин.

Он выпил, скривился и закусил помидором. Потом, пристально взглянув на Гулыма, ткнул пальцем в сторону границы:

—

Был?

— Приходилось, — отозвался Гулым.

— За эту операцию получишь в Сибири двадцать десятин, а сейчас — сто маньчжурок.

— Скупы японцы стали, — разочарованно проговорил Гулым. — Раньше платили больше.

— Раньше, раньше! — с сердито вмешался Алов. — Раньше ходил на заработки, а теперь собираешься хозяйничать там.

— Устал. Отдохнуть нужно, — прервал Золин разговор. — Когда тронемся, узнаешь у фельдфебеля, — пояснил он Гулыму.

Гулым выпил на дорогу еще стакан водки и молча направился к дверям.

— Второго не подыскал? — спросил Золин, когда вышел Гулым. — У них вдоль границы ходят не меньше, чем втроем.

— Еще нет, — ответил Алов.

— Может, своего Степана пошлешь?

— Ваше благородие! — бледнея, взмолился Алов. — Христом-богом молю…

— Чертищев где сейчас? — спросил после раздумья Золин.

— Дома. Он же кривой, вашброд, и пьет без просыпу.

— Знаю. Дурь выбью, а глаз забинтуем. Спать хочу, — заторопился Золин.

Из боковой комнаты с футляром в руках вышел Любимов.

— На сегодня хватит, Гордей Калистратович, — проговорил он.

Алов налил и ему стакан водки.

— Один можно, — согласился тот.

— А второй? — спросил Золин.

— Пальцы слушаться не будут, а мне еще в кабаке играть, — пояснил Любимов.

— Сыграй-ка, учитель, Соколовскую, — насмешливо бросил. Золин.

— Изволь платить! — отозвался гармонист, придвигая закуску.

— Откуда будешь? — поинтересовался Золин.

— Гармонь или меня будешь слушать? — поднял брови Любимов.

Золин хмыкнул и бросил на стол деньги. Гармонист присел на край табуретки, достал инструмент, развернул меха. Золин с застывшей улыбкой мечтательно закрыл глаза.

— Как здоровье его превосходительства? — неожиданно спросил гармонист, когда Алов вышел из горницы.

Золин вздрогнул и быстро открыл глаза. Он и Любимов скрестились взглядами.

— А ты откуда знаешь?

— Спрашивать много любишь, — недовольно одернул его Любимов.

— Здоров, — ответил Золин, а сам подумал: «Карцевский контрразведчик. Быстро, значит, сообщили… Здорово! Вот тебе и гармонист!»

— У Танака были? Когда идете?

— Нет еще, я ведь только что приехал.

— Поезда там идут по четным числам, — учтите, а о разговоре никому, кроме как в Харбине, — шепнул Любимов, заслышав шаги Алова.

— Хватит.

А то Варвара Гордеевна недовольна будет моим запаздыванием, — громко проговорил он и вышел.

На второй день, в десятом часу, Золин был у Танака. Майор принял Золина холодно.

— Я скотского языка не понимаю, — раздраженно ответил он на произнесенное по-русски приветствие.

— Простите, господин майор, — извинился Золин. — Но не подумайте, что злоупотребляю вашим расположением: просто я безобразнейше владею японским языком.

Золин извлек пакет и подал майору.

— Хорошо. Для вашего перехода я буду делать шестого пограничный инцидент. Остальное узнаете у капитана Икари, — сказал тот, прочтя предписание.

Постучав осторожно в дверь соседнего кабинета, Золин приоткрыл ее и увидел, что капитан занят с Рябоконем. Недовольный тем, что ему помешали, Икари уставился на Золина и выругался.

— Мы с ним знакомы, господин капитан, и оба знаем причину нашего пребывания здесь, — выручил Рябоконь, кивая Золину.

— Тогда садитесь, — Икари развернул карту. — Нам нужно спешить. Вот смотрите: здесь застава…

— Простите, господин капитан. Карту мы знаем лучше, чем тот, кто ее составлял, — с подчеркнутой вежливостью прервал его Рябоконь. — Я могу показать в ней, где находится дом главнокомандующего Приморской армией, и рассказать, какая семья у начальника погранзаставы вашего направления — Козырева. Мне лично нужен кто-либо из агентов, кто этими днями был на той стороне, а не карта. И притом не здесь, а на границе.

Икари недовольно засопел, но, вспомнив приказ Танака относительно перебежчика, возражать не стал.

Через час Золин, Рябоконь и Козодой, от которого ни на шаг не отходил конвоир, лежали на Офицерской сопке.

— Видишь, товарищ господин… Тьфу ты, черт! Простите, — испуганно взмолился Козодой. — Видите, полоска идет по осоке? Это — канава. По ней идти не опасно, не минирована. Я сам думал по ней переходить, — и Козодой горестно вздохнул. — А вон — застава Козырева. Обходить ее нужно справа, а то в левом углу собаки. По той, вон, дороге движутся ночью и пешими на лошадях, и с вездеходами за продуктами в тылы…

— С чем, с чем? — переспросил Золин.

— Вездеходы… Санки такие. Новожилов придумал. Ну и назвали их вездеходами.

— Он что же — конструктор этот Многожилов или так себе?

— Да нет, вроде так себе. Но башковитый! Фамилия — Новожилов.

— А какого черта ты дезертировал, господин-товарищ? — вдруг спросил Золин.

— Платформами не сошелся, — заржал Рябоконь.

— Да я думал податься до Гитлера, маслобойня и мельница у нас на Екатеринославщине, — Козодой помолчал. — Да и комиссар цепляться начал, все вынюхивал. Ну, а грехов у меня много…