Тыл-фронт
Шрифт:
Солдат испуганно отпрянул в сторону. Но повелительный окрик пограничника «Ни с места!» заставил его остановиться. На рукаве у Федорчука даже в темноте было видно расплывшееся пятно, рука безжизненно висела.
— Товарищ Федорчук, вы ранены? — спросил Рощин.
Услышав голос командира батареи, Федорчук резко повернулся к нему.
— Зивка дав, товарищ старший лейтенант. Та воно, мабудь, не здорово, — оправдывался он. — Пальцы шевелятся.
Один из пограничников наложил на руку жгут, сверху ее прикрыл шинелью.
— Що ж я и буду с одним пустым рукавом срамиться? Бачишь, Петя, як воно выхода? — обратился он к Варову. — Цэ воны называють
Обозленный Варов влепил пощечину ближайшему нарушителю.
— Отставить! — громко выкрикнул подоспевший начальник заставы Козырев. — Бить можно только в схватке, чтобы задержать живыми. А эти почему лежат? — наклонился он к японцам, которых притащил Федорчук.
— Цэ я их успокоив… Як вы кажете: в схватке, — доложил Федорчук и поспешно добавил: — Воны ничего, жить будут. Я лэгэнько, шоб не стрилялы.
— А что с рукой?
— Ранение, — ответил за него Рощин.
Козырев подошел к Федорчуку, пожал ему здоровую руку.
Всего задержанных оказалось шестнадцать человек, все они, действительно, были изрядно пьяны. Остальные, побросав оружие, ускользнули.
— Ну даст им завтра перцу господин Танака, — заметил Козырев.
Услышав имя своего начальника, нарушители всполошились. Пограничники засмеялись.
— Как огня боятся этого палача, — добавил Козырев и по-японски скомандовал: — Шагом марш!
На ходу он полушепотом, чтобы не слышали идущие впереди, объяснял Рощину:
— Понимаешь, думаю, что вся эта комедия затеяна не просто. Со среды на четверг должен был переходить границу Золин и еще двое с ним. Хотя он и хитер, но ручаюсь, что в среду они не прошли. А сегодня, как только началось представление, вот чувствую, что это задумано для облегчения перехода. Удвоил наряд. Линейные части шесть постов выставили. Приказал задерживать всех, кто пароль новый не знает. Интересно, что даст допрос этих вояк.
— А потом куда их? — поинтересовался Рощин.
— В Сабурово. А там передадут в Пограничную — японской военной миссии.
— И они обязаны так же поступать? — спросил Рощин.
— По правилам — да, а на деле — держи карман. В соседнем полку в конце ноября трое бойцов понесли ужин на Одинокую и заблудились. Темень, пурга с ног валит. Они блуждали, блуждали, видят: дело плохо, и давай кричать. А зашли метров на четыреста на ту сторону. Там и взяли их. День прошел, два, неделя. Запросил полковник миссию. «Пообморозились все, говорят, спешно отправили в Муданьцзян». А еще через неделю уже другими путями узнали… — Козырев смолк на минуту, — один умер от пыток, второго искололи и, согласно своем порядку не оставлять следов, пристрелили в застенке. Третьего чуть живым отправили в Харбин в какой-то особый отряд, наверное, с усовершенствованными пытками. А посмотрел бы, что они у нас вытворяют. Есть даешь — мисками бросаются: не то подал: пугают — харакири сделаем. Махнешь рукой — дуй, мол, это дело твое. Пошепчет, пошепчет, а не режется. Правда, так больше поступают офицеры и унтеры. Солдаты без них сговорчивей.
Из-за поворота показались трое верховых в белых маскировочных халатах. У двоих поперек седел лежало что-то массивное. Впереди третьего быстрым шагом шел длинный мужчина.
— Наши… подождем, — приглядываясь, проговорил Козырев. Он направился навстречу конникам. Рощин пошел за ним.
— Задержан один нарушитель. Двое убиты в перестрелке, — доложил старший. — Обнаружен вещмешок с консервными банками. Предполагаю, взрывчатка: тяжелый.
— Что-то знакомое, — начальник погранзаставы подошел к задержанному
Задержанный промолчал.
— Не желаете знакомиться здесь?
— Знакомы, хрипло отозвался диверсант, поняв, что дальнейшая игра бессмысленна. — Ведите скорей, а то в этой шубе замерз, — кивнул он на шинель.
— Это кто? — указал Козырев на убитых.
— Не знаю, японцы брали всех подряд. Попробуй откажись, — нехотя ответил Рябоконь.
— Начал во здравие, а кончил за упокой, — проговорил Козырев, разгадав его хитрость. — Золин где?
— Такого не знаю.
Козырев ничего больше не спрашивал. Он молча махнул конвою рукой в сторону заставы.
Глава седьмая
1
Станислав Ферапонтович Чекман приехал на Дальний Восток накануне конфликта на КВЖД. Приехал навестить сынка-пограничника, да так и остался. Устроился работать стрелочником на станции и зажил в городе Уссурийске. Сына, как он говорил, направили на учебу. А после военная служба забросила его куда-то далеко, он и не писал.
Сочувствовали соседи Чекману, сетуя на неблагодарность «теперешних детей». В 1936 году женился он на овдовевшей Арине Марковне Теляшовой. Мужа ее, сцепщика, подобрал Станислав Ферапонтович с проломленным черепом на станционных путях. Любил покойный Теляшов перехватить «для тепла». Видно, захмелевшего и стукнуло вагоном. Поплакала Арина Марковна, да не вернешь. А через год Чекман уже хозяйничал во дворе Теляшовой.
Года три тому назад заходил к Станиславу Ферапонтовичу земляк, крепко хвалил житье-бытье там, дома. И потянуло Чекмана неудержимо на Запад. Но оказалось не так-то легко оторвать Теляшову от насиженного места. Так и воевали между собой.
Бросил колобродить Станислав Ферапонтович только с началом войны, притих.
— Пустые глаза у тебя стали, Ферапонтович. Смотри, чтоб не вышло какой беды, — беспокоилась за него Теляшова.
— Ничего, Марковна, сдержусь. Горе-то, знаешь, какое навалилось…
Сегодня после смены Чекман зашел в буфет. До войны каждый раз выпивал кружечку, другую пива под зарплату. Время от времени случалось пивцо и сейчас. Покалякал Станислав Ферапонтович со скучающим буфетчиком и направился домой.
В зале ожидания переливался неумолкающий шум людского говора. Пассажиры, все больше военные, спорили, смеялись, резались в «козла», торопились на проходившие поезда.
Равнодушно окидывая глазами привычную картину, Станислав Ферапонтович вдруг встретился взглядом с плотным красноармейцем. Тот стоял около двери, облокотившись на пустовавшую стойку газетного киоска. Правый глаз его скрывала повязка, левый, не мигая, смотрел на Чекмана. «Что за черт? Не галлюцинация ли?» — он не спеша протолкался к выходу и у самых дверей незаметно оглянулся. Ему показалось, что одноглазый внимательно за ним следит. Лоб Чекмана покрылся каплями холодного пота. «Поразительное сходство. И один глаз. Не может этого быть!» — обеспокоенно думал Чекман, шагая по виадуку над железнодорожными путями. Тяжело спускаясь по лестнице, он снова обернулся и на фоне вечернего неба различил размеренно шагавшего за ним красноармейца с белевшей повязкой на лице. Чекман больше не сомневался. «Значит, ко мне. Идиоты! Такого теленка направили!»