Тысяча Имен
Шрифт:
— Проклятье! — не выдержал Маркус. — Адрехт, да что с тобой происходит?
Наступила долгая пауза, и Маркус постарался взять себя в руки. Адрехт — хороший офицер и хороший друг. И ума, видит Бог, ему не занимать — Маркус мог бы назвать с полдюжины экзаменов в академии, которые нипочем не сдал бы без его помощи. Да и в бою Адрехт проявлял редкостную отвагу, можно даже сказать, чрезмерную. Вместе с тем он был подвержен приступам дурного настроения, которые в худших случаях могли длиться по несколько недель, особенно если сопровождались выпивкой.
— Думается мне, это и так ясно, — произнес Адрехт. Держась за палаточный шест, он неуклюже поднялся на ноги
— Не в монастырь ты отправишься, а в Вендр! — огрызнулся Маркус. — Причем в кандалах. У нас, если ты еще не заметил, новый полковник. Если будешь продолжать в том же духе, рано или поздно…
— Перестань! — со смешком оборвал Адрехт. — В Вендр? Да неужто? Ты сам–то веришь в то, что говоришь?
— Вендр — это если тебе повезет. Куда вероятнее, что дело кончится расстрельной командой. Невыполнение служебного долга…
— Да я буду счастлив погибнуть от честной ворданайской пули! — заявил Адрехт. — По крайней мере, если мне разрешат перед тем надраться в стельку. Моя участь будет гораздо лучше вашей. — Он помотал головой. — Ну же, Маркус! Неужели ты искренне думаешь, что хоть кто–нибудь из нас вернется домой, в кандалах или без оных? Искупители не обменивают пленных, они их едят.
— Мы пока еще не в плену, — заметил Маркус.
— Это дело времени. Или может, полковник поделился с тобой своим тайным планом? Интересно было бы узнать, что он задумал.
Маркус неловко повел плечами.
— Полковник не делится со мной своими планами. Тем не менее он отправился в поход не для того, чтобы пасть смертью героя за короля и отечество, — если ты это имеешь в виду.
Адрехт пренебрежительно фыркнул.
— Надо было нам сразу погрузиться на те корабли — и дело с концом. Мы идем на смерть, и большинство солдат это понимает. Можно ли упрекать их в том, что они не рвутся исполнять свой воинский долг?
— Другие батальоны тем не менее выполнили приказ, — ответил Маркус, добавив про себя: «Хотя и не сразу».
— Мне всегда доставались самые смышленые солдаты. — Адрехт перехватил выразительный взгляд собеседника и вздохнул. — Маркус…
— Я пытаюсь тебе помочь, — сказал Маркус. — Если ты больше не в состоянии исполнять свои обязанности, лучше сказать об этом сейчас.
— Весьма умный ход, профессор Д’Ивуар. Сыграть на гордости капитана Ростона — а вдруг это вернет его на передовую?
— Проклятье, я…
— Да ладно, ладно! — Адрехт вскинул руку. — Я буду на строевых занятиях. Ты ведь это хотел услышать? — Он опять помотал головой. — Хотя это дьявольски жестоко — заставлять человека в последние дни его жизни обливаться потом на жаре и срывать голос, выкрикивая приказы.
«На сей раз дело и впрямь хуже некуда. Он почти опустил руки», — подумал Маркус. Колкие искорки мерцали в глазах Адрехта, словно мрачный циничный юмор был единственным, что помогало ему держаться на ногах. Маркус видел его таким только однажды,
Вот только это означало бы, что придется избавиться от Адрехта. Если не выйдет уговорить Януса принять его отставку, единственный способ для капитана покинуть свою часть — уйти с позором. Адрехт на это никогда не согласится. И он, Маркус, обязан помочь ему всем, чем только сможет.
— Ну? — с вызовом проговорил Адрехт. — Это все, старший капитан, или у вас есть ко мне еще какие–то вопросы?
— Нет. — Маркус повернулся, чтобы уйти, но у полога палатки задержался. — Знаешь, я ведь действительно пытаюсь тебе помочь.
— Да неужели? — огрызнулся Адрехт. — И почему же?
«Порой я и сам не понимаю», — подумал Маркус, помотал головой и без единого слова выскользнул наружу.
Глава пятая
Выдался обычный хандарайский весенний день — то есть всего лишь невыносимо жаркий, а не убийственный, как летнее пекло. Казалось, что солнце нависло над самой головой и физически ощутимой тяжестью давит на плечи. Каждый ничем не прикрытый участок кожи обжигали раскаленные лучи, мундиры отяжелели, насквозь пропитавшись потом. Винтер провела в Хандаре три года, но и ее местная жара могла застать врасплох. Рядовым, шагавшим в колонне, приходилось еще хуже — хотя бы потому, что у них не было офицерских кепи с козырьком, прикрывавшим глаза, — и некоторые из солдат уже явственно шатались, едва держась на ногах. Винтер надеялась, что Д’Врие объявит привал прежде, чем кто–то из них и впрямь рухнет без сознания.
В первый день похода она и сама была близка к этой участи. Сотня с лишним миль от Эш–Катариона до Форта Доблести стала самым длинным переходом, который прежде доводилось совершать Колониальному полку, а до того опыт Винтер по хождению строем ограничивался несколькими парадами в честь принца Эксоптера.
При отступлении они покрыли это расстояние за две недели, и при них было столько повозок, что солдатам даже не пришлось самим нести оружие. Обратный путь явно обещал быть намного быстрее. Новобранцы ничуть не удивились, услышав приказ о дневном переходе в пятнадцать миль, причем не только с мушкетами, но и в полной выкладке, — но Винтер едва не застонала. Переход она, хотя и с трудом, выдержала, но плечи и ноги потом болели так, что заставили вспомнить о днях, проведенных в безраздельной власти миссис Уилмор. Старуха свято верила, что изнурительный труд — наилучшее средство от грязных помыслов.
Переход второго дня оказался короче из–за постыдно проваленной учебной тревоги, и, видимо, неудовлетворительные действия полка произвели впечатление на кого–то из вышестоящих. Офицеры объявили, что на третий день переход составит всего пять миль и полк прибудет на новое место лагеря уже к полудню. К тому времени Винтер вспомнила о том, что у нее есть мышцы ног, и обнаружила, что они за эти годы не так уж сильно и одрябли. Она начала думать, что сумеет с честью выдержать это испытание.
Напрасно. Господь всегда откликался на ее молитвы только в том случае, когда замышлял нечто худшее. Объявили, что вторая половина дня будет посвящена строевой подготовке. Новобранцы восприняли это как должное, но ветераны Колониального полка ворчали и сыпали проклятиями.