Тысяча Имен

Векслер Джанго

Большинство новобранцев, наверное, до сих пор не видели ни единого хандарая — если не считать гребцов на шлюпках, которые отвозили их на берег. Туземцы были гораздо ниже ростом, чем ворданаи, черноволосые, с серовато–коричневой кожей. Впрочем, цвет кожи не у всех был одинаков; хандараев называли серокожими, и Винтер, когда только прибыла сюда, ожидала увидеть вокруг людей цвета пушечной бронзы, однако в Эш–Катарионе ей встречались самые разные оттенки — от пепельно–серых физиономий знати до исчерна–бурых десолтайских лиц, прокаленных до хруста пустынным солнцем.

В

этом отношении четверо пеших хандараев представляли собой нечто среднее. Изнуренные и изрядно отощавшие, они были одеты в изношенные мешковатые белые балахоны, щедро разукрашенные красными и желтыми клиньями.

— Кто это такие? — спросил Бобби, стоявший рядом с Винтер.

— Не крестьяне, уж это точно, — отозвался Графф. — Гляди–ка, у них патронные сумки.

— Искупители, — сказала Винтер. Красно–желтые клинья были ей слишком хорошо знакомы. — Эти знаки символизируют пламя.

— А что же они здесь делают? — удивился Бобби. — Я думал, все искупители сидят в столице.

— Разведчики, — сухо произнес Графф. Винтер кивнула.

Бобби растерянно посмотрел на нее, затем на капрала:

— Что это значит?

— Это значит, что где–то там, — Графф указал на восток, — находится армия.

— Это значит, что скоро нам предстоит вступить в бой, — сказала Винтер. Глядя сейчас на угрюмых фанатиков, она чувствовала, что почти способна позабыть о существовании Дэвиса.

Часть вторая

ДЖАФФА

— Ну что ж, генерал, — сказал Ятчик дан-Рахкса, — теперь мы наконец–то узнали истинную цену твоей отваги.

Лицо Хтобы, застывшее в бесстрастной маске, при этих словах окончательно окаменело.

— Отваги? — процедил он, точно сплюнул. — Наглый щенок! Сам хоть раз побывай в бою, а потом уж рассуждай об отваге!

— И как же мне это удастся, если я последую твоему совету? — отпарировал священник. — Ты требуешь, чтобы мы трусливо забились в щель и только молились о том, чтобы молот судьбы не обрушился на наши головы!

— Молитесь себе, о чем хотите! — отрезал генерал. — Если б ты изучал военное искусство так же ревностно, как труды Длани Господней, знал бы, что на свете существует такая вещь, как стратегия. Здесь у нас отменная позиция, а на пути ворданаев к Эш–Катариону нет ничего, кроме мелких поселений и многих миль ни на что не годной пустыни. Пускай себе движутся дальше! К концу этого похода мы станем во много раз сильнее, а они — во столько же раз слабее.

— Ты в этом уверен? — осведомился Ятчик. — Уже сейчас люди шепчутся, что мы страшимся вступить в открытый бой с чужеземцами. Пройдет неделя, другая — и даже самые преданные падут духом. Мы должны действовать, действовать, а не выжидать! И потом, — добавил он, фыркнув, — зачем нам сдалась твоя стратегия? У нас есть благословение Небес… и численное преимущество.

— Численное преимущество, — сказал Хтоба, — это еще не все.

Джаффа сидел, наблюдая за тем, как эти двое шипят друг на друга, точно разъяренные

коты. Разговор в этом духе велся уже несколько часов, Хтоба и Ятчик то и дело отвлекались на какие–то побочные темы, но всякий раз неизменно возвращались к главному. Ворданайское войско покинуло свою полуразрушенную твердыню в Сархатепе и сейчас двигалось по прибрежной дороге. Именно это сообщил Стальной Призрак, и разведчики Хтобы запоздало подтвердили это. Ятчик всецело ратовал за то, чтобы всей армией выступить наперерез чужеземцам и разгромить их наголову, однако генерал более склонялся к осторожности и предусмотрительности.

Никто из них не заговаривал вслух о настоящей причине этого спора. Владычество Длани Господней зиждилось на беспощадных репрессиях, проводимых Небесными Клинками — армией искупителей, которая насчитывала уже почти двадцать пять тысяч человек и располагалась сейчас на равнине под стенами Эш–Катариона. Эту армию, однако, невозможно было содержать до бесконечности, не разоряя мирных жителей, которых она, собственно, защищала. В какой–то момент Длани Господней придется превратиться из бунтаря в правителя, распустить армию и восстановить в городе подобие нормальной жизни — но он не посмеет так поступить, пока существует угроза со стороны ворданайского войска.

Хтобе, с другой стороны, ожидание было только на руку. Аскеры, менее многочисленные и более организованные, нежели орда бывших селян, получали довольствие из битком набитых припасами и отменно охраняемых складов. Они к тому же являлись единственным веским преимуществом Хтобы в борьбе за власть, и генерал менее всего желал лишиться этого преимущества. Поражение или даже победа, добытая дорогой ценой, могли так проредить ряды аскеров, что кто–нибудь из политических врагов Хтобы запросто сожрал бы генерала с потрохами.

А Стальной Призрак? Джаффа украдкой глянул на безмолвную фигуру в черном. За все это время Малик дан-Белиал произнес от силы пару слов. Джаффа доставил ему послание, но тот не дал даже подобия ответа.

При таких условиях добиться чего–то было невозможно. Джаффа припомнил наставления, полученные от Матери, и решил, что настала пора выходить из этого тупика.

— Друзья мои, — проговорил он вслух, прерывая обмен язвительными репликами, — могу ли я со всем почтением к присутствующим кое–что предложить?

Три пары глаз тотчас воззрились на него. Влажные, навыкате — Ятчика, кабаньи, налитые кровью — Хтобы. Глаз Стального Призрака, само собой, под маской было не разглядеть.

— Чужеземцы, — продолжал Джаффа, — являют собой угрозу Искуплению. Быть может, даже самую большую угрозу — однако не единственную. Существуют сторонники принца, которые попрятались в городе или же окопались в предместьях. Плодятся, как саранча, разбойники и грабители.

Хтоба бросил взгляд на Стального Призрака. Десолтаи были самыми опасными и, безусловно, самыми удачливыми разбойниками и грабителями. Пускай сейчас они и действовали в союзе с искупителями — аскеры не питали ни малейшей симпатии к пустынным кочевникам.