Тысяча шагов в ночи
Шрифт:
И тогда она, возможно, потеряла бы надежду, потому что до Дома Декабря оставалось несколько дней пути. Она могла бы плюхнуться прямо здесь, на городской площади, как сделала это в Коцкисиу-мару, чтобы поплакаться на свое положение.
Но она была уже не той девчонкой, какой была, когда покидала Нихаой. Зажав свою мантию в кулаках, она с удвоенной скоростью зашагала к постоялому двору.
По крайней мере, она собиралась так поступить, если бы в этот самый момент ее не схватили сзади.
– Вот ты где, – прорычал Лаову.
Она сопротивлялась.
«Прикоснись к нему», – прошептал тихий голосок внутри нее.
Пальцы левой руки Миуко дернулись.
«Прикоснись к его щеке».
Они почти скрылись от посторонних глаз. Если она не помешает ему похитить себя, то никогда не узнает, суждено ли ей выжить.
«Останови его, – требовал голос. – Убей его. Если он будет последним, к чему ты прикоснешься, это будет того стоить».
На краткий миг Миуко захотелось поддаться искушению. Убить мужчину, который погубил стольких девушек? Настал тот подходящий момент, чтобы воспользоваться своей силой.
Но она не могла этого сделать. Не могла отнять жизнь.
Даже его.
Когда он затащил ее в переулок, Миуко уперлась ногами в стену здания и со всей силой своих демонических ног оттолкнулась от нее, впечатав их обоих в противоположную стену.
Лаову хрюкнул.
Его хватка на ее лице ослабла, давая ей достаточно простора, чтобы прикусить мягкую плоть между его большим и указательным пальцами.
С криком он дернулся назад, ударив Миуко по голове.
Перед глазами у нее все поплыло.
Но теперь она могла говорить. Могла использовать свой голос.
И она это сделала.
Весь город наполнился ее голосом, сотрясающим стекла и заставляющим деревья дрожать. Миуко звала на помощь. Кричала имя убийцы. Что под половицами его дома лежали тела. Пять трупов. Семь. Так много мертвых девушек. Миуко взывала к помощи. Остановить его сейчас, или Коэва никогда не освободится от призраков.
Двери широко распахнулись.
Мужчины хлынули на улицы. Женщины и дети выглядывали из домов. В окнах показывались лица девушек, растрепанных и бледных, как будто они неделями не видели солнца, прячась от монстра, который преследовал их город.
Толпа начала собираться вокруг Лаову, который стоял, продолжая сжимать руку Миуко.
– Она лжет! – запротестовал он.
Но горожане продолжали наступать.
– Все эти юные жены, которых вы потеряли, – сказал один мужчина. – Все эти бедные девочки…
– Мы жалели тебя!
Лаову крепче прижал Миуко к себе, как будто мог сохранить контроль над ситуацией, если бы только подчинил ее себе.
– Она незнакомка! – сказал
– Мы думали, что знаем тебя!
Губы Лаову скривились.
– Ты поверишь слову девушки, а не моему?
После этих слов толпа остановилась, а мужчины начали беспокойно переглядываться друг с другом.
Миуко хотелось закричать. Из-за того, что она была девушкой, ее можно подозревать? Из-за того, что она была девушкой, Миуко не заслуживает доверия? И это должно было их остановить? Это должно было помешать им остановить его?
Но сейчас Миуко не могла закричать, в точности зная, что произойдет, сделай она это.
Они бы назвали ее истеричной. Сказали бы, что она слишком остро реагирует. Что легкомысленна и склонна к фантазиям. В конце концов, она была странной девушкой, слишком свободной. Одевалась как мужчина. Ездила верхом на лошади. Не знала своего законного места. Возможно, это именно она преследовала его, а он отверг ее, и теперь она выдумывает сказки, дабы отомстить ему.
Совсем как девушки.
Миуко не успела даже осознать, как ее тронутые проклятием кончики пальцев потянулись к нему, когда другой голос остановил ее:
– Она говорит правду.
С краю толпы стоял охотник на демонов, чьи белые одежды были заляпаны грязью, и Алейла, столь же чумазая, съежилась от страха рядом с ним.
– Я видел трупы под поместьем, – серьезно сообщил он. – Эта женщина раскрыла преступления своего сына, а их немало.
Алейла поклонилась. По ее грязным щекам текли слезы.
– Все кончено, сын мой, – сказала она дрожащим голосом. – Правда пришла за нами.
Горожане обернулись на Лаову, который оттолкнул от себя Миуко, словно она была доказательством его преступлений. Когда толпа вокруг него сомкнулась, он сделал шаг к своей матери.
– Глупая женщина! Если я умру, тебе некуда будет податься! Ты ничто без меня!
Алейла вздрогнула.
Это была правда: вдовы, не имевшие сыновей или зятьев, отправлялись жить к мужчинам из числа дальних родственников, но если мужчины не принимали их, то женщины изгонялись – становились нищими, монахинями или женщинами с дурной репутацией.
Даже если у Алейлы и были дальние родственники, к которым можно было бы пойти, они вряд ли бы приняли ее сейчас.
– Миуко! – Гейки подбежал к ней, тянув за собой Роройшо.
Кобыла не выглядела довольной от того, что ее так тащат, хотя после предыдущих попыток ацкаякина усидеть в седле Миуко решила, что это лучше, чем иметь его в качестве наездника.
– Ты ранена! – воскликнул Гейки. – Что произошло? Почему ты такая грязная?
Миуко обняла его.
Он покачнулся от ее внезапного объятия.
– Эй! Что на тебя нашло? Теперь ты влюблена в меня? Это любовное заклинание?
Миуко, усмехнувшись, оттолкнула его.
– Я просто счастлива видеть тебя…