Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе
Шрифт:
Бесценное полотно Тициана «Похищение Европы», написанное в 1560-х гг., выставлено в Музее Изабеллы Стюарт Гарднер в американском Бостоне с комментарием, что деву на нем уносит «лукавый» бог. Далее нам сообщается, какой восторг владелица коллекции Изабелла Гарднер испытала, купив эту картину: «Я вернулась… после двухдневной вакханалии. Вакханалия заключалась в том, что я напивалась Европой допьяна, а потом сидела часами в своем итальянском садике в Бруклине, думая и фантазируя о ней» {75} . Душевное возбуждение здесь неосторожно приравнивается к возбуждению телесному. Это легкомысленное замечание Гарднер напоминает нам, что слова «восхищение» и «похищение» этимологически связаны друг с другом, а также что слово «восхищать» в своем устаревшем значении означало «уносить, уводить силою». Эти картины и их названия как бы предполагают, что похищение девушки – это не столько сексуальное насилие, сколько упоительное возвышение ее духа, а также, как ни странно, духа зрителя.
75
Titian, The Rape of Europa, Isabella Stewart Gardner Museum, https://www.gardnermuseum.org/experience/collection/10978.
Рембрандт.
Вот искусствоведческий комментарий к полотну Жана-Франсуа де Труа «Похищение Европы» 1716 г.: «На этой прелестной картине… запечатлен кульминационный момент сюжета, пересказанного Овидием в "Метаморфозах"… Юпитер обернулся прекрасным быком, чтобы заманить очаровательную царевну Европу и, когда она сядет к нему на спину, унести ее на Крит, где она родит ему троих сыновей» {76} . Прекрасным быком? Какие черты делают из свирепого зверя прекрасное создание? Не говоря уже о том, что этот бык похищает человека. И неужели какая-нибудь очаровательная царевна действительно могла бы так им прельститься, чтобы ускакать на нем в морскую даль? И вообще, как сцену похищения женщины с целью принуждения ее к сексу – что в современных реалиях легко приравнять к собственно изнасилованию – можно назвать «прелестной»?
76
Jean Francois de Troy, The Abduction of Europa, National Gallery of Art, https://www.nga.gov/collection/art-object-page.154233.html.
Тициан. Похищение Европы (1560–1562)
В названиях целой череды европейских полотен, на которых изображены Зевс и Европа, слово «изнасилование», однако, не фигурирует. Вместо него используется эвфемизм «похищение». Ничего удивительного: для богов ведь совершенно нормально делать со смертными все, что только захочется, – что же нам остается, кроме как набросить на эти акты насилия покров неоднозначности. Многие даже искренне верят, что похищение вовсе не подразумевает действий насильственного характера. Один специалист по Древней Греции не так давно написал: «Будет справедливее назвать это похищением или соблазнением, нежели изнасилованием, поскольку боги каждый раз стараются сделать этот опыт, каким бы мимолетным он ни был, приятным для смертных. Более того, подобный союз, как правило, впоследствии приносит славу роду этих смертных – вопреки или даже благодаря тем страданиям, которые выпадают на долю конкретных представителей рода» {77} . Даже этот литературовед, который говорит о «союзе», а не об изнасиловании и настаивает на том, что богам дозволено совершать поступки, которые были бы «предосудительными» для смертных, демонстрирует некоторую долю сомнения: все-таки он признает, что этот «приятный опыт» не лишен «страданий». Почти во всех дошедших до нас источниках Европа хранит молчание, но в «Карийцах» Эсхила у нее все же есть монолог из «немногих слов». Ее рассказ краток, она лишь вскользь упоминает «сочный луг», которым Зевс ее пленил, а после фокусируется на собственной детородной функции: плодородии «божьей нивы», «муках женских», которые она вынесла при родах, и своем покрытом славой потомстве.
77
Lefkowitz, Women in Greek Myth, 54.
Джон Китс, частый гость Британского музея, не раз видел греческие вазы и их эскизы, на которых изображался один и тот же сюжет: за юной девой гонится бык. Эта сцена так его поразила, что он написал в своей знаменитой «Оде греческой вазе» {78} : «То смертных силуэты иль богов? Темпейский дол или Аркадский луг? Откуда этот яростный экстаз? Что за погоня, девственный испуг?» [3] В отличие от многих современных критиков и знатоков тех «похищений», что висят на стенах картинных галерей, британский поэт начала XIX в. прекрасно понимал, что девы с античных изображений вовсе не обязательно стремились потакать желаниям быков и прочих существ. Тем не менее он тоже писал о «яростном экстазе», хоть и противопоставлял его «строгой весталке тишины», как он именует вазу, на которой изображена сцена похищения. Эта урна – «молчунья», однако именно благодаря ей мы узнаем о событиях прошлого, поскольку на ней «старины красноречивый след запечатлен». Так Китс смело, хотя и завуалированно, включает в стихотворение мотив безмолвных жертв и красноречивых изображений, которыми полнится история культуры классической эпохи.
78
Tim Chamberlain, "The Elusive Urn," British Museum Magazine, no. 52 (Summer 2005).
3
Пер. Г. Кружкова.
Этот сюжет порождает и другие ассоциации: глубинная аналогия между похищенной Европой и геополитическими реалиями напрашивается сама собой, пусть даже связь между мифологической и географической Европами не вполне ясна. То есть Европа и как континент, и как совокупность стран, входящих в Европейский союз, носит имя мифологической жертвы похищения. Есть какая-то зловещая ирония в названии книги Линн Николас о расхищении произведений искусства нацистами: «Похищение Европы: Судьба европейских сокровищ в Третьем рейхе и в годы Второй мировой войны» (The Rape of Europa: The Fate of Europe's Treasures in the Third Reich and the Second World War, 1994). Бывшая комиссар ЕС австрийка Бенита Ферреро-Вальднер, без сомнений, видела некоторую странность в том, что европейский континент гордится связью с таким сомнительным мифом, и невольно усугубила это впечатление, намекнув, что тезка современной Европы была непорядочной женщиной. «Ваша аналогия с мифом вполне допустима, – сказала она. – Само наше название происходит из мифа: Европой звали прекрасную девушку, похищенную богом Зевсом в обличье быка. Но сегодняшняя Европа, как бы прекрасна она ни была, таких вольностей себе уже не позволяет» {79} . Неудивительно, что большинство европейских политиков крайне редко упоминают связь между своим континентом и похищенной Зевсом девой, – однако перед зданием Совета Европейского союза в Брюсселе можно увидеть статую Европы, триумфально скачущей вперед на неоседланном быке.
79
Benita Ferrero-Waldner, "EU Foreign Policy: Myth or Reality?" (lecture, Sydney Institute, Sydney, SPEECH/07/422, June 26, 2007), https://www.europa-nu.nl/id/vhlxfod2pxzx/nieuws/toespraak_benita_ferrero_waldner_eu.
Британский
80
Бирд М. Женщины и власть: Манифест / пер. Н. Мезин. – М.: Альпина нон-фикшн, 2018.
Впрочем, и в XVIII в. такой ученый муж, как Сэмюэл Джонсон, заявлял своему биографу Босуэллу: «Сэр, читающая нравоучения женщина сродни стоящей на задних лапах собаке: удивительно не то, что она этого не умеет, а то, что за это берется» {81} . Пусть женщинам тогда и не было официально запрещено высказываться на публике, но любая попытка сделать это воспринималась как комическое действо – ведь для всех было очевидно, что женщина генетически неспособна сравниться с мужчиной в столь естественном для него занятии.
81
Босуэлл Дж. Жизнь Сэмюэля Джонсона / пер. А. Ливергант. – М.: Текст, 2003.
Все эти похищенные мифологические героини, не имеющие возможности выразить словами свой протест, лишены в дошедших до нас источниках не только голоса, но и сознания: рассказчики не удосуживаются поведать нам о том, как жертва насилия сама воспринимает случившееся. Возьмем, к примеру, историю о прекрасной Данае, зачавшей от Зевса сына Персея, – этот сюжет был зафиксирован в I или II в. н. э. в мифографическом труде Псевдо-Аполлодора «Библиотека». Акрисий, отец Данаи, узнает от оракула, что будет убит сыном своей дочери: «Испугавшись, Акрисий соорудил под землей медный терем и стал стеречь в нем Данаю. Некоторые говорят, что ее совратил Пройт [ее дядя], откуда и ведет свое начало вражда между ними; другие же сообщают, что Зевс, превратившись в золото, протек через крышу к Данае и, проникнув в ее лоно, сошелся с ней» {82} . Эдит Гамильтон отмечает, что нам так и не рассказывают о том, как Даная узнала в золотом дожде Зевса и как вообще она восприняла его визит {83} . Ее без вины сажают под замок, оплодотворяют без ее согласия, а позже отправляют с сыном в открытое море – она раз за разом становится безмолвной жертвой патриархальной власти в лице собственного биологического отца, а также отца богов. Но мы так ничего и не узнаем о ее внутреннем мире. В относительно свежем авторитетном энциклопедическом труде под названием «Классическая традиция» (The Classical Tradition) вся личность Данаи сводится к одному определению: «возлюбленная Зевса» {84} .
82
Аполлодор. Мифологическая библиотека. – Л.: Наука, 1972.
83
Гамильтон Э. Мифология.
84
Luba Freedman, "Danae," в The Classical Tradition, ed. Anthony Grafton, Glenn W. Most, and Salvatore Settis (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2010), 250.
В западной постклассической культуре сюжет о Данае оброс смыслами и получил провокационные интерпретации. Согласно одной из них, Данаю следовало воспринимать как символ чистоты и непорочности – «оберегавшая» ее подземная темница (которая часто заменялась на башню), соответственно, превращалась тогда в аллегорию Целомудрия. Но в определенный момент дело приняло иной оборот. В 1388 г. монах Доминиканского ордена Франциск де Реца написал: «Если Даная зачала от Юпитера, принявшего облик золотого дождя, разве не могла и Дева Мария родить Христа, зачав от Святого Духа?» {85} Иначе говоря, Даная, как убежден выдающийся историк искусства Эрвин Панофский, могла послужить языческим прообразом Девы Марии, что лишний раз подчеркивает существующее в культурной традиции странное навязчивое стремление к воспроизведению некоторых сюжетов. Делая акцент на зачатии, пусть даже непорочном (по крайней мере в одном из этих двух случаев), де Реца проторил путь спекуляциям о необычной форме сексуального контакта, подразумевающейся в библейском тексте.
85
Цит. по: Thomas Puttfarken, Titian and Tragic Painting: Aristotle's Poetics and the Rise of the Modern Artist (New Haven, CT: Yale University Press, 2005), 141.
Артемизия Джентилески. Даная (1612)
В своей «Генеалогии языческих богов», написанной в конце XIV в., Джованни Боккаччо избрал ту трактовку истории Данаи, которая уже получила распространение в Средние века: тогда из символа целомудрия Даная постепенно превращалась в блудницу. Боккаччо закрепил эту тенденцию, повторив бытующие схоластические россказни, будто греческая красавица была прельщена золотом или из чисто прагматических соображений заключила сделку с Зевсом, чтобы он помог ей выбраться из темницы «в обмен на соитие» {86} . Теперь нетрудно догадаться, какой смысл в свою картину 1799 г. вложил французский живописец Анн-Луи Жироде-Триозон. Чтобы отомстить известной актрисе за отказ оплачивать предыдущий портрет, Жироде-Триозон написал новый, где изобразил ее в роли Данаи, ловящей золотые монеты (очевидно, от любовников) в платок, который она держит над коленями. История Данаи в различных интерпретациях стала почти буквальным воплощением дихотомии «Мадонна/блудница» – при этом сама древнегреческая царевна оказалась лишена права голоса и неспособна как-либо повлиять на то, каким ее образ останется в веках.
86
Madlyn Millner Kahr, "Danae: Virtuous, Voluptuous, Venal Woman," Art Bulletin 60 (1978): 44.