Тюрьма

Светов Феликс

— Чего тебя не взять? Продавец, квалифицирован­ный кадр. Или ты лапшу вешаешь, что в магазине ра­ботал? Мне могут отказать, грузчиков хватает, а тебя точно…

— Как писать? — Гера уже готов.

— Продиктую… Вот тебе бумага… Мурат, дай на­чальнику склада ручку… Пишешь?.. Начальнику СИЗО от... Как твоя фамилия?.. Имя-отчество, статья… Заяв­ление. Написал? Прошу разрешить работать кладов­щиком на овощной базе. Обязуюсь справиться… Под­пись. Ставь сегодняшнее

число. Седьмое июля. Готово?..Завтра отдам на поверке. Мое и твое.Камера замерла.

— Писатель, не хочешь с нами?..— говорит Красав­чик.

— Погуляем, себя покажем, подышим…

— А сам ты написал? — опоминается Гера.

— Само собой. Это тебя надо уговаривать.

Гера ожил. Еще раз слушаю его историю: кто его сдал, кто вытащит, кто в управлении, кому надо дать, у кого взять… Был бы автомат, все успеет.

Утром на поверке Красавчик отдает заявление. Одно. Корпусной не поглядел, сунул в папку и грохнул дверью.Часа через два дверь распахнулась. Корпусной.

— Кто тут Пигарев?

— Я,— говорит Гера. — Я Пигарев.

— Писал заявление?

— Писал.

— Кладовщиком собрался?

— Справлюсь,— говорит Гера.

— Уважил. Благодарность тебе. Кем служил?

— Продавцом.

— На повышение хочешь? Продавцом проворовал­ся, а кладовщиком не будешь воровать?

— Я докажу,— говорит Гера,— я ни в чем не…

— Кто тебя подставил, мудака? — спрашивает кор­пусной.

— Чего?..

— Если ты еще раз такое напишешь, пойдешь в карцер. Там нужны кладовщики. Ясно?

Дверь закрылась, камера взрывается гоготом. Гера не сразу понимает, что произошло. Потом грустно улы­бается:

— Крепко вы меня…

Красавчик неутомим, а Геру, как говорит Пахом, только ленивый не купит.

В тот же вечер Гера ходит по камере, демонстри­рует ботинки: на одном подметка отвалилась, на дру­гом вот-вот…

— Мне бы иголку потолще…

— Потолще! Тонкая есть, сломаешь. Не дам…

— Дурак ты, Гера,— говорит Красавчик. — Ты в тюрьме. У кого надо просить?

— У кого?

— Пиши заявление начальнику. Тебе не для балов­ства, для дела. Босиком ходить нельзя, так? Придется выдавать со склада. А себе тоже надо. Короче, невы­годно.

— Неужели дадут?

— А куда они денутся? Новые будешь просить, по­думают, с тебя запросят. Знают чего у тебя просить… А тут сам. Или им плохо? Пиши, только подробней: какие ботинки, зачем иголку, какую… Да что ты игол­кой сделаешь?

— А чего просить?

— Чего-чего! Не сапожничал? Шило надо? Нож. Что ты без ножа сделаешь?

— Разве дадут? — сомневается Гера.

— А куда денутся? Чем сапожничать — пальцем?

— Напильник… — подсказывает Петр Петрович.

— Верно! — подхватывает Красавчик. — Напильник, первое дело. Какой сапожник без напильника? Мурат, давай ручку!

Гера, как завороженный, берет лист бумаги, ручку…

— Пиши! — Красавчик висит над ним.

— Начальни­ку СИЗО от Пигарева, имя-отчество, год рождения,

статья… Заявление… У меня развалились ботинки, хо­дить не в чем… Размер какой? Размер сорок третий. Для ремонта необходимо… Написал? Ставь две точки… Да не так, дура! Двоеточие. Где ты учился, кладовщик!.. Сапожный нож… В скобке… Валенок ты серый, продав­цом работал! Скобку ставь, а в скобке пиши: острый!..Сапожный нож (острый), напильник, шило, большую иглу, толстую… Вроде все. Пиши! Обязуюсь выполнить ремонт добросовестно в два дня…

— Я за один управлюсь.

— Пиши два. Один дадут.Всегда проси больше.Может, еще кому понадобится. И напильник сгодится, и нож, и…

В камере гробовая тишина, только Мурат булькает.

Корпусной ворвался через полчаса после поверки.

— Пигарев! На коридор!!

— Дратву забыл вписать! — кричит Красавчик.

—Попроси, если не успели выписать…

Вернулся Гера часа через два. Бледный, злой, ни на кого не поглядел. Лег на шконку, завернулся в одеяло.

— Не дали напильника? — спросилКрасавчик. — А мы думали, решку спилим…

Еще через день все лежали после завтрака, ждали прогулку. Вижу, Красавчик шепчется с Муратом, тот жмет на «клопа», кормушка шлепнула. Мурат что-то спрашивает у вертухая.

— Пигарев… — говорит Мурат. — Гера!

— Чего надо?

— Тебя… С вещами.

Гера вскочил со шконки, засуетился, хватает мешок, вываливает барахло… Садится, руки опущены, лицо не­счастное.

— На общак, — говорит Красавчик, — доигрался.

— За напильник он расплатился, — говорит Па­хом.

— Спроси, Гера, может, ошибка?

Ему явно жалко Геру.

— Чего уж, — безнадежно говорит Гера,— пойду на общак. И там люди живут… Все ты, ты! — кричит он Красавчику.

— Надо мозгом шевелить, — говорит Красавчик,— будешь ученый. На общаке тебя не так заиграют.

Гера начинает складывать вещи, чуть не плачет.

— Дадите сала? — просит он Мишу. — И табачку…

— Отбой, Гера, — говорит Пахом.

— Развязывай ме­шок…

Мы начали разговор с Пахомом на прогулке, в жар­ком дворике, но он уже не мог остановиться и когда вернулись. Миша ушел на вызов, мы сидели на его шконке, спиной к камере, тут, вроде, самое безопасное место. Пахом сильно изменился за эти месяцы: раздра­женный, колючий — на пределе человек.

— Не верю я им, Вадим, никогда не поверю. Ни одному слову! Если выпустят — и тогда не поверю. Не выпустят! Если только с говном смешают, если себя размажу, кончусь,тогда — выходи! Ты думаешь, их слова от того, что опомнились, правда им нужна, ма­фия мешает? Не хотят они правды, и из мафии им не выскочить. Счеты сводят. Один подох, другой вылез, укрепиться надо. А как укрепиться — неужто правдой? Разве она для того? Тут безнадежно. Он молодой, шу­стрый, дождался своего часа — выскочил! А дальше что?