У черта на куличках
Шрифт:
– Огонь – это и есть ты. – Рае сжал маленькую ладонь, но она уже слишком хотела выскользнуть.
– Кто же я без него?
– Этого тебе никогда не узнать.
Память вскрылась, как сколупнутая болячка. Рае посмотрел на Шего, ослабив пальцы на пластике, – раздался зычный хлопок. От этого звука змей вздрогнул, устыдившись откровенности своего страха, и стиснул веки, прикусив их как губы, колдун же, закрутив крышку, положил бутылку на сиденье между ними, и та, откатившись, стукнула Шего в бедро. Он брезгливо повел плечом – шея и скула отозвались волной на это движение, но проклятую бутылку,
– Я знаю, что заслужил, чтобы ты на голову мне ее вылил. Но, прошу тебя, убери это.
– Ты не должен бояться.
Змей резким нервным движением скинул Чертову бутылку на пол, к ногам хозяина.
– Должен, еще как должен! А ты бы не боялся? – Он посмотрел в глаза Рае, требуя ответа. Колдун молчал, и лицо его было такое закрытое, такое непроницаемое, такое холодное. – Зачем мы здесь? Сколько уже времени этот кошмарный дождь не прекращается? Чего ради ты усадил меня в это корыто? («Корыто? – сквозь зубы прошипел провидец и любовно погладил руль, приговаривая: Не слушай его, милая, не слушай, хорошая»). Я могу попасть куда захочу, – настаивал змей, – не замочив рукава, только спусти меня снова с цепи! Зачем ждать, когда эта сырость мне кожу разъест? Вода сильнее. Страшнее. И ты – сильнее. Пьешь ее передо мной, всё бахвалишься, что ты человек, пока я, чудище, дрожу тут как осиновый лист. Чем это лучше Острога? Отдал бы меня стерхам, и делу конец.
Шего буравил Рае взглядом – черные-черные зрачки синих-синих глаз в ободе густой пульсирующей радужки подрагивали бессильной яростью, словно мертвые звезды. Рельефная сияющая кожа сиденья вокруг колдуна начала пузыриться и плавиться, дым и омерзительный запах паленого поползли по салону.
– Э-э-э, люди! – Крола, всё это время украдкой поглядывавший на них в зеркало заднего вида, вдруг завертелся туда-сюда (белые пустые глаза провидца метались повсюду, как крошечные шарики), протянул назад свободную руку, бессильно обмахнув веером пальцев коптящее сиденье. – Вы чего, мать вашу, творите?
– Устанешь чистить, – пригрозил Рае, не обращая внимания на провидца, змей тоже не обращал внимания на провидца, он рычал от злости.
– Пить могут все, – сухо добавил колдун.
Крола полез опустить стекло, чтобы выгнать сгущающуюся вонь, но окно само собой резко захлопнулось, так что ни кнопки, ни ручки не смогли вновь открыть его – провидец ударил с досады ладонями в руль:
– Черт бы тебя побрал, Рае, ты испоганил мне всю машину, а теперь еще велишь задохнуться от этого смрада?
Колдун не ответил, оценив, на чьей стороне Крола, и сказал Шего:
– Некоторые только это и могут. Так выпало.
Но змей устал от предначертаний. Выпало. Смешно сказать: снег судьбы. Он зло усмехнулся себе под нос – язва на языке и в горле не рассасывалась, зато дым в салоне резко исчез сам собой.
– Что смешного?
– Тебе не понять.
Шего сжал кулаки и уставился перед собой – щетка волос на затылке провидца упиралась тому в складку на шее, и, глядя на нее, змей вспомнил о топоре палача.
– Вечно ты мне всё запрещаешь, – сказал он, распустив пальцы, и зло втер ладони в грубую ткань штанов. Колдун проводил усталым взглядом это скольжение, поднял с пола бутылку, бросил ее на пустое сиденье впереди и вернулся к своим бумагам.
– Я всегда позволял тебе больше, чем когда-либо было можно.
– В твоем мире. Не в моем.
Тьма подступала сверху и снизу, смыкая в пасти серую полосу горизонта. За окном изредка мелькали плоские черные шары деревьев и углы домов, что были ниже этих деревьев, тут же сменявшихся бесконечными угрюмыми лентами леса. Шего уперся локтем в стекло, поджав костью ладони кость подбородка. Дверь била в локоть, ладонь – в лицо.
Прошла
Кончилось волшебство.
Крола выдернул ключ зажигания, бубенцы брелоков зазвенели у него под ладонью, и Шего вдруг расхотел покидать ставшую привычной безопасность салона. Провидец потянулся к бардачку, доставая перетянутый зонт, больше похожий на сверток с чьей-то отрубленной рукой. Шего украдкой поглядывал на колдуна, баюкающего в ладонях трубку из свернутых бумаг. Змей боялся повернуть голову, чтобы только Рае его не заметил, и смотрел на него тайком, загоняя зрачки в самые уголки глаз (так близко к кости, что становилось больно), но ничего не видел, только темное пятно – след один. Колдун застегнул пуговицу на пиджаке и передал бумажный сверток провидцу – тот спрятал его в бардачок, замок которого сам собой провернулся. Змей тоже стал готовиться к выходу и достал из рюкзака заговоренные плащ и перчатки. Тихий Рае ему совсем не нравился, поэтому, когда колдун, игнорируя Шего, приказал Кроле: «Проводи его», – и вышел в ночь, змей совсем растерялся. Холодная сырость дохнула в салон – у Шего защипало лицо и руки, но еще сильнее защипало внутри, и ему страшно захотелось безропотно последовать за хозяином в мокрую темноту. Дверь за Рае захлопнулась слишком быстро, так что змей успел лишь скользнуть рукой по сиденью, попав ладонью в тепло на рельефной коже, где только что сидел этот ледяной человек.
– Ну как, ты готов? – спросил Крола.
Шего покачал головой, надел плащ и вылез под дождь.
Избушка на курьих ножках
Шего потянул на себя дверь не дома, а недоросля какого-то – та упрямо не поддавалась: расшатанные зубы косяков не давали ей встать в перекошенное окно проема, и маленькая створка осталась зиять, словно резаная рана, куда темно проглядывало сырое мясо отравленной ночи.
– Не мог бы ты сделать свое пламя безвредным? – попросил провидец, с опаской поглядывая на пылающую ладонь, которую змей выставил перед собой.
– Интересно как? – удивился Шего.
– Ну, не знаю, как в лампе. – Крола пожал плечами.
– Вообще-то, и от свечи дом может сгореть.
– Постарайся всё же нас не спалить, ладно?
– Да уж постараюсь, – рассердился змей и другой рукой провел по стене, пальцы соскользнули с плотно подогнанных друг к другу растрескавшихся бревен. – Черт, тут что, всё из дерева? – спросил он то ли у мрака, то ли у провидца и, сжав кулак, погасил огонь.
Во внезапности темноты, как будто наступившей ему на глаза, Шего больно стукнулся обо что-то и сразу разжег между пальцами спасительного огненного светлячка, не больше капли. Нога наткнулась на чемодан, оскал которого больше походил на вой, вываленные волчьи языки перекрученных друг с другом одежд вяло обвивали этот жалкий гроб.
Змей продирался сквозь разворошенный дом: повсюду его сопровождали тоскливые лики шкафов с изувеченными дверцами и поломанными замками, старые тряпки, сапоги, бутылки, бесформенные тюки подушек и матрасов, в которых мыши спасались от холода, газеты, газеты, газеты, – всё это так легко было сжечь. Змей прижал к себе светящуюся руку.
Низкая лестница с вывороченной нижней ступенью вывела его в крошечную каморку с дверью в каждой стене: одна из них была заперта на тяжелый амбарный замок, мертвым пауком болтавшийся посередине, другая – снесена с петель и оставлена лежать на пороге, как могильная плита, третья – вела в тесную комнату с нависшим над самой головой деревянным настилом.