У чужих людей

Сегал Лора

— Пауль, что же ты с собой будешь делать? — спросила я.

— Пока не пришло разрешение на выезд, вплотную займусь магазином, чтобы не прогорел. А в Америке буду искать работу, может, где-нибудь в лаборатории, там мое неполное медицинское образование пригодится.

— Я не про то. Ты никогда никуда не ходишь.

— Не беспокойся обо мне, Лора.

— Не могу не беспокоиться. — Я чувствовала, что вот-вот расплачусь. — Подумать только: сегодня бабуля даже заявила, что тебе не стоит выходить по вечерам гулять!

— Боюсь, твоей бабуле больше хочется, чтобы я сидел дома, чем мне — пойти прогуляться.

— Но тебе надо стоять на своем.

— Ничего подобного, — возразил Пауль. — Я слишком стар, чтобы

отстаивать какие-то принципы. Если когда-нибудь мне захочется заняться чем-то, что стоит отстаивать, я так и поступлю, даю тебе слово. Но пока что, милая Лора, мне не хочется ничего.

Глава десятая

Сантьяго-де-лос-Кабальерос [69] :

Бабуля и дедуля

69

Сантьяго-де-лос-Кабальерос, или просто Сантьяго, — второй по величине город в Доминиканской Республике; основан испанскими колонизаторами в 1495 г.

Я приехала в Сьюдад-Трухильо к концу знойного лета. На причале меня встретила мама, мы сели в маршрутное такси: за отсутствием железной дороги более или менее состоятельные люди передвигались по стране именно так.

Мама не видела меня два года и теперь не сводила с меня глаз, а я смотрела в окно, и новая страна, где мне предстояло жить, не очень-то мне нравилась. Гористые районы, казалось, возникли совсем недавно, причем как-то бессистемно, в спешке, что ли. Выжженные солнцем равнины выглядели однообразно; лишь изредка на них встречались убогие лачуги из пальмовых листьев или же купы буйной растительности с листьями и цветами невиданных размеров. И над всем этим высился неприятно белесый, немилосердно раскаленный небосвод. На каждом перекрестке машина останавливалась, мы шли на пост досмотра. Солдаты перебрасывались шутками с водителем и тремя болтливыми доминиканцами, устроившимися на заднем сиденье. Они благодушно переносили зной, оглушительную merengue [70] из радиоприемника и дребезжание колес по неровной дороге.

70

Меренга, народный танец (исп.).

Меня стало мутить, я высунулась из окна, но даже ветерок от быстрого движения машины показался несвежим, нарочно подогретым. Я надеялась, что на обед мы остановимся в каком-нибудь жарком городке и мне станет легче, но водитель подвез нас к засиженному мухами придорожному ресторанчику, где хромой китаец подал курицу с рисом с пылу с жару и теплую кока-колу.

Потом мы вернулись в такси, там было жарко и душно, как в оранжерее; водитель включил радио на полную мощность. Через несколько часов мы прибыли в Сантьяго.

Сантьяго-де-лос-Кабальерос, пыльный доминиканский городок, расположен далеко от моря в окруженной горами долине. Узкие улицы, крашеные деревянные дома. На уровне второго этажа по каждому фасаду тянется узкая galeria [71] , где обитатели дома либо качаются в креслах-качалках, либо стоят, опершись на резные деревянные перила.

— А вон тот, желтый, — наш! — сказала мама, и я увидела, что на веранде, широко улыбаясь, выстроилась моя родня. Было видно, что они мне ужасно рады. Последний раз мы виделись, когда мне было десять лет, а приехала я двадцатилетней барышней. Я заметила, что волосы бабушки все так же убраны под сетку и на ней полосатый ситцевый фартук — в точности такой, какой она носила в Фишабенде; вспомнилось, что дедушка всегда был

лысым и тщедушным. А вот Пауль, худой, в очках на крючковатом носу, разительно отличался от того дяди Пауля, который все эти годы жил к моей памяти. Они дружно двинулись за мной по galeria в бывшую гостиную, которую родственники отвели под бакалейную лавочку: вдоль стен тянулись аккуратные полки, на них стояли разнообразные продукты, а также весы, машинка для нарезки колбас и кассовый аппарат. В примыкавшей к лавке гостиной были голые деревянные стены, дощатый пол и странные окна без стекол. Их не застекляют, чтобы свежий воздух, которого ничтожно мало, мог свободно циркулировать по дому, объяснил Пауль.

71

Галерея (исп.).

— Лора, солнышко, посмотри, что тут есть! Пауль поставил сюда пианино прямо в день моего приезда, — сказала мама.

— Хочешь покачаться в моем кресле? — предложил дедушка, по-прежнему с сильным венгерским акцентом.

— Она хочет сесть за стол и выпить кофе с тортом, — передразнивая акцент мужа, сказала бабушка; точно так же она его передразнивала в моем детстве.

— Ja so, — отозвался дедушка.

Я разволновалась не на шутку.

— Как все это непривычно и в то же время знакомо! Sacher Torte со Schlagobers, и где? В Санто-Доминго, и торт со сливками мы едим в комнате рядом с магазином, чтобы было видно: вдруг кто-нибудь зайдет за покупками. Все точно так же, как было в Фишабенде.

— А помнишь, Лора, как мы часами покатывались со смеху? — спросила мама.

— А помнишь, — вступила бабушка, — как однажды твои родители уехали отдыхать и ты жила у нас? Ты мне не давала покоя, требовала, чтобы я разрешила тебе кому-нибудь что-нибудь продать. В конце концов я показала, где лежат шнурки для ботинок, разрешила обслужить первого покупателя, которому понадобятся шнурки, и буквально следующий вошедший в лавочку человек спросил шнурки, а ты так смеялась, что даже пришлось бежать в уборную, помнишь?

В бакалейную лавку кто-то вошел; Пауль, мама и дедушка дружно вскочили на ноги со словами: «Сидите, сидите. Я обслужу».

— В лавку пойдет Франци, — распорядилась бабушка. — А ты, Йосци, сядь.

Вернувшись, мама доложила:

— Это Мерседес. Просила на пять центов сливочного масла для дружка сеньоры Молинас.

— Слушайте, как по-вашему, узнали бы вы меня, если бы случайно увидели на улице? — спросила я.

Пауль ответил отрицательно, но бабушка заявила, что я чем-то смахиваю на ее старшую сестру Иболию:

— У них в глазах что-то общее. У твоей двоюродной бабушки Сари были такие же светлые глаза, а у всех мальчиков — темные, как у меня.

— Сними очки, бабуля, — попросила я. — Ты же не всю жизнь их носишь, правда? У тебя не какие-нибудь темные, а черные глаза.

— Помню, сижу я однажды в кафе «Норштадт», в Вене, конечно, — начала бабушка. — Я там поджидала Йосци; вдруг поднимаю глаза и вижу: в дверях стоит Миклош Готтлиб и смотрит на меня не отрываясь. Потом подходит и говорит: «Фрау Роза, вы совсем не изменились. У вас по-прежнему черные-пречерные глаза». А я уже давно была замужем за Йосци.

— У твоей бабули всегда были прекрасные глаза, черные, как у цыганки, — вставил дедушка.

— Доедай, Йосци, и ступай наверх, — скомандовала бабушка, — готовься, скоро доктор придет.

— Ja so, доктор, — промолвил дед.

— Я помою посуду, мамочка, а ты посиди, — сказала мама.

— Ты лучше побудь с Паулем в лавке. Не хочу, чтобы он сидел там один, — возразила бабушка.

— А почему Пауль не может побыть в магазине один? — спросила я, когда помогала бабушке убирать грязную посуду. — Покупателей-то сейчас нет.