У подножия Саян
Шрифт:
Старик побежал, и через некоторое время они вдвоем уже тащили к костру трех матерых волков.
— Всего пять было. А сколько овец порезали, — сокрушенно говорил лейтенант, расстегивая полушубок.
— Значит, два ушли. Подкараулить бы, — вставил Токпак-оол.
— Подкараулим, вот будут они справлять «семь дней» по этим, — ответил лейтенант, указывая на волков.
Старик молчал, только глубже втягивал голову в воротник шубы.
«Остроумный», — отметил про себя Лапчар, улыбнувшись.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Разговоров о случившемся было много: и среди односельчан,
Ничего нельзя было утверждать определенно, съели ли их волки или Достак, а девяносто семь маточных овец комиссия отнесла на чабана.
Такого убытка не припомнят даже старые чабаны. Бывали случаи, нападали волки на отару и уносили десять, ну, двадцать овец. А тут — почти сто голов и вдвое больше ягнят, которых должны были принести эти овечки. Большой ущерб колхозу!
Всем было ясно: Достак должен возместить его полностью. На этот счет не было другого мнения: по своей халатности потерял — плати. Но люди также полагали, что назавтра отберут отару у нерадивого чабана и передадут другому. Не тут-то было.
Достак продолжал чабанить. Обещал в десятидневный срок возместить ущерб, и дело с концом. Тогда и начались разговоры, споры, недовольство. Как ни судили ни рядили, выходило, нельзя доверять ему больше пасти овец. Иные говорили, что должен он в тюрьме сидеть за это, даже срок высчитали.
Достак действительно быстро рассчитался с колхозом. У его отца Токпак-оола не осталось ни одного бычка, себе он оставил лишь дойную корову. Помогли ему зятья, Докур-оол и Дозур-оол, родственники из Шагонара. Люди говорили, хорошо, дескать, иметь богатых родственников. Хорошо, конечно, когда помогают друг другу, не оставляют в беде... Эти же родственники сделали так, что Достак получил дополнительно сто овец. Где-то, говорят, его разбирали, поругали и пришли к выводу: молодой — исправится. На том и закончилось все. А потом и разговоры прекратились.
Наступила зима. Лапчар по-прежнему работал на строительстве. Оно теперь и зимой велось полным ходом. Здесь действительно правление приняло меры. В результате чабаны, много лет проработавшие в колхозе, жили в теплых домах. Кое-кто из молодых чабанов еще зимовал в юртах.
Как-то вечером Лапчар встретил на улице Шавар-оола. Давно они не работали вместе.
— Как дела, Лап? Все там же?
— Да, с топором все. Возле реки дворец возводим.
— Таким и должен быть дом, где будет жить колхозное начальство.
— Так-то оно так, — неуверенно сказал Лапчар. — В этом тоже престиж колхоза.
— Парни нашего аала не согласны, чтоб председатель ехал на кляче, а не на отличном скакуне. Но есть что-то и не так. Стройкой-то Янмаа заправляет. И Достак-оолу она помогла. Прав у нее, выходит, больше, чем у председателя.
— Да-а, — задумчиво сказал Лапчар, словно что-то взвешивая. — Ты прав, на стройке она стала слишком часто появляться.
—
— Волков опять захотели подкормить? — Лапчар сдвинул брови. — Что за люди?! Сегодняшним днем живут только.
— Овец даже из кошары не выпускают.
— Ну, это еще пострашнее! Как же так к скоту относиться! Говорил кому?
— А как же?! Докур-оолу и Илюшкину.
Долго не спал Лапчар в ту ночь, многое передумал. Колхоз хороший у них. Хозяйство сильное, идущее в гору. Многого достигли в последние годы... а могли бы еще больше сделать... Вот здесь и начинались его сомнения, раздумья. Недостатки были вроде и не такие большие, а мешали они большому делу.
Он поднялся тихонько и вынырнул в кухню. Написав первые два слова: «Дорогая редакция!» — долго сидел, склонившись над листом бумаги, не зная, с чего начать. Когда излагал мысль на бумаге, она выглядела мелкой, не главной. Ради этого, казалось, можно было и не писать.
Лапчару хотелось, чтобы все написанное было значительным, важным, на самом же деле это так, он убежден. И раньше бывали случаи, люди писали в редакцию о недостатках, а их письма возвращались к тем, кого в них критиковали с пометкой «принять меры на месте». Тогда колхозные таргалары брались за обидчика, упрекая в том, что он отвлекает от работы людей, занятых серьезными делами, что недостатки надо устранять на месте, а не извещать о них Кызыл, всю Туву. Лапчар допускал, что так поступят и с его письмом, но не писать не мог.
«Наш колхоз один из передовых в Улуг-Хемском районе, о нем часто пишут в газетах, говорят по радио. Я же хочу написать о недостатках, которые у нас есть, обидно, что руководители колхоза их не замечают или смотрят на них сквозь пальцы.
Сам я строитель, поэтому начну со строительства. Несколько лет назад было решено создать для чабанов небольшие центры с красным уголком, баней, продмагом, электричеством. До сих пор очень хорошее решение остается на бумаге.
Сейчас мы строим большой дом на берегу Шивилига. Сначала и строители и колхозники думали — детский сад, старый стал тесен, потом выяснилось: для Докур-оола. Там шесть комнат, веранда, гараж — и все за высоченным забором. Зачем нашему председателю такой дом? Дети выросли, живут вдвоем с женой. Конечно, можно сказать, дело каждого, во скольких комнатах жить, какую машину иметь, но ведь строится дом на средства колхоза.
Наш председатель — человек знающий, много лет руководит колхозом. Но в последнее время заслуги коллектива часто приписывает себе, важные вопросы решает единолично. Его жена стала нашим вторым председателем. Имеет место семейственность. Так, председатель и бригадир по животноводству не приняли должных мер к Достак-оолу. Верно, он молодой чабан, но потеря составила почти сто голов овцематок, и он продолжает пасти овец. Да как? Держит в кошаре! Разве это чабан?
Нередко на чабанских стоянках видишь детей школьного возраста, которые не посещают школу, помогают родителям ходить за скотом. Почему не уделяется достаточного внимания тому, чтобы все дети учились, не проводится разъяснительная, воспитательная работа с отсталыми родителями, которые думают вырастить детей по старинке, отрывают их от учебы.