У подножия Саян
Шрифт:
Зима выдалась мягкой и снежной. Снега обычно здесь, в предгорье, выпадает много. Дома в селе, кажется стали ниже, точно укутанные в огромные дохи, толстый слой снега придавил их сверху. Надои на ферме не снижались. Заведующий был доволен. Анай-кыс назвали в числе лучших доярок и наградили Почетной грамотой. Но самое радостное событие произошло весной. В семье появился новый человек: Анай-кыс родила светлого мальчика. Врач Тоойна, принимавшая роды, казалось, радовалась не меньше родителей. Мальчик был крепкий и здоровенький. Но больше всех был доволен старый Ирбижей. Из восьми детей семь были девочки. Дочери давно выросли, повыходили замуж, и,
Теперь на свете 25 маленьких Ирбижеев!
— Имеешь семью, ребенка, теперь своими делами должен оставить на земле след, тогда можно будет сказать, ты не напрасно родился, — говорил он сыну.
Лапчар был счастлив. После работы он спешил, да что там спешил — бежал домой. Анай-кыс похорошела, снова округлилось ее лицо, глаза еще больше светились какой-то внутренней радостью, на губах играла едва заметная улыбка.
Мальчик рос здоровым и крепким. Анай-кыс снова начала работать на ферме. Бабушка не спускала глаз с внука.
Как-то после работы Лапчар, как всегда, собрался домой, складывал строительный материал под навесом. К нему подошел Хаажик из его бригады.
— Лап, сегодня ко мне идем, все!
— А что такое?
— Ну как же? Мотоцикл посмотрите.
Хаажик купил мотоцикл и еще утром, придя на работу, рассказал ребятам о его технических достоинствах. Те подшучивали над ним.
— Чего рассказывать-то? Ты покажи, приезжай на нем.
Хаажик еще не умел ездить на мотоцикле, а показать ребятам страсть как хотелось, вот он теперь и решил всех пригласить к себе.
— Я, наверно... — хотел отказаться Лапчар.
— Что ты, все идут, мы недолго. Ладно, а?
Лапчар любил Хаажика. он был исполнительным, старательным и очень боялся девушек, всякий раз краснел при них, до сих пор не женился, жил вдвоем с матерью, хотя отслужил уже, вернулся на два года раньше Лапчара. Тот тоже тянулся к нему.
— Ладно, пошли, только быстро. — Лапчару не хотелось обижать парня.
Он первым сел на мотоцикл, сделал несколько кругов вокруг школы. За ним садились и объезжали другие. Потом Хаажик всех пригласил в дом, все оказались за столом, зазвенели рюмки. Все стали родственниками, всем стало хорошо, никаких забот. Лапчар увидел рядом с собой женщину с черными дугами бровей и ярко-красным, словно поспевший шиповник, ртом. «Приснится же!» — подумал он и пошевелил рукой. Нет, это был не сон. Лапчар шире открыл глаза. Подожди, подожди — он знает эту женщину, о ней говорили, будто пыталась развести семью...
«А она красивая», — подумал Лапчар. Только ему-то что до этого? Его семье она ничего не сможет сделать.
— Ты что же, Лапчар, не узнал сестру Лиизенму? — сказала она, пододвигаясь к нему.
— Я узнал тебя, сестра.
— Говори мне не сестра, а Лиизен, — она протянула к нему рюмку.
— Спасибо, Лиизен, но… я уже все!
— А я за тебя хотела выпить, — ласково щебетала она. — Ты настоящий мужчина, а что люди говорят — не обращай внимания!
«Разве может женщина с таким голосом желать зла?» —
— Правильно ты поступил, брат. Каждый сам делает свою судьбу.
— Угу.
— За спиной нехорошо говорить.
— За спиной только трусы говорят.
— Верно, брат.
«А она, видно, неглупая к тому же», — подумал Лапчар.
— Я буду говорить только правду, вот она у меня где, — и положила на свою пышную грудь растопыренные пальцы в золотых и серебряных кольцах. — Мужчина должен жить только с правдой. — Снова наполнила рюмки, и первой снова выпила.
— Ты сказала, мужчина должен знать все? — Лапчар почувствовал, как тревога подкралась в его душу.
— Да, брат, ребенок-то не твой, — сказала она и откинулась на спинку стула.
Лапчар вздрогнул и выронил рюмку. Она разбилась на мелкие части.
— Ну вот, в пух и прах... Ничего, брат, не стоит тужить. Еще и не такое бывает в жизни...
— Не мой?! Чей же? — Лапчар так стукнул по столу, что рюмки попадали со своих тонких ножек. Все, кто был в доме, даже в другом конце стола, оказались теперь рядом с ними. Лиизен и не думала обращать на них никакого внимания.
— Достака, выходит. Помнишь, когда они юрту белую поставили, свадьбу справляли? Вот и выходит, его ребенок. Все так говорят. Я, что ли?
— Где моя рюмка? — хриплым голосом сказал Лапчар, не зная, что ответить.
Ему протянули стакан. Он не почувствовал ни вкуса, ни запаха водки.
Поздно вечером Лапчар добрался до дому. Анай-кыс с расширенными глазами подошла к нему.
— Что с тобой, Лапчар? Где ты был?
— Ничего! — выкрикнул он и оттолкнул жену.
Поднялись обеспокоенные родители.
— Что с тобой, сын? — спросила мать.
— Это не мой ребенок! Сами посчитайте, если не верите.
Анай-кыс, ничего не видя больше и не слыша, подбежала к спящему малышу, завернула его в одеяло и с плачем выбежала из дома. Мать — за ней, что-то причитая.
Лапчар, пошатываясь, подошел к кровати и, не раздеваясь, упал на нее.
Утром он не мог поднять голову. Все вращалось. Пытался вспомнить, что произошло накануне. Одна мысль буравила мозг: «Не твой ребенок!» Молча встал, подошел к ведрам, зачерпнул ковш воды.
— Восьмерых с матерью на ноги поставили, не видали такого позора — от своего ребенка отказываться! Чтоб глаза мои тебя больше не видели. Без тебя управимся как-нибудь, у нас колхоз есть. В этом доме не место мужчине, который сегодня отказывается от того, что сделал вчера, — сказал старый Ирбижей и вышел.
Вскоре в дом вернулась мать, неся на руках ребенка, за ней, вытирая глаза, шла Анай-кыс. «Зачем, куда тебе идти, доченька, здесь твой дом, твоя семья, — уговаривала она. — Что с ним случилось, не знаю. Наговорил, что ли, кто? А он доверчивый, сам никогда не обманет, вот и людям верит».
Дома Лапчар больше не появлялся. Ни отец, ни мать не интересовались, где он ночует. Вот уже несколько дней жил он у тетушки Орустаар. Поздно вечером приходил усталый и валился на постель, но спать не мог. Тетушка пыталась заговорить с ним или уговаривала поесть, выпить молока, но он молча отказывался. Иногда до утра просиживал у окна. Странно, ему не хотелось ни есть, ни спать. Не раз, так сидя у окна, он видел Достака, проезжавшего на своем вороном, слышал его пение. Тогда внутри что-то обрывалось, становилось трудно дышать. «Отмечает победу», — подумал Лапчар.