У подножия Саян

Кудажи Кызыл-Эник

Лапчар проехал километров пять-шесть, все время подгоняя коня. Впереди, среди черного караганника послышалось карканье. Конь устал, вымотался, так что не реагировал на эти звуки. А вот и первая овца, которой волк перехватил горло. Лапчар сошел с коня. Глаз не было. Вместо них пустые огромные дыры. Сбоку выпущенные кишки.

Потом овцы, скошенные острыми волчьими клыками, попадались все чаще, иногда по две-три сразу. Волки — опытные пастухи, они гнали отару в нужном направлении, пробуя по пути клыки. Перекусать побольше овец, а мясо — потом.

Сначала

Лапчар считал: одна, две, пять... десять, но потом спутался и перестал считать. Что-то мелькнуло впереди! Кровь ударила в виски. Осторожно приблизился к тому месту — тяжело дышала раненая овца, захрипела. «Как мучается бедное животное», — подумал он и заторопился вперед. Здесь уже лежал снежок. Отчетливо видны были следы убегавших овец и преследовавших их волков.

Садилось солнце. Начали сгущаться сумерки. «Быстрее, быстрее! — стучало в висках. — Пока пала еще половина овец». Лапчар перевалил горку. И везде — начинающие коченеть туши овец. Конь его совсем сбавил ход, едва переставляя ноги. Выдохся. Хлыст не помогал. Видно, не так уж близко жила та старуха, поминать которую ездили Токпак-оолы. Лапчар пытался хлыстом пощекотать уши вороного, но тот оставался безразличен ко всему, совсем опустил уши. То и дело останавливался, точно спутанный. С него градом лил пот.

Дальше начинались скалы. Лапчар сошел с коня. Он был вымотан не меньше лошади. Привязав ее на длинный повод, пешком пошел по следам овец. Овцы больше не попадались. На душе стало немного легче, Лапчар продолжал, напрягая последние силы, идти вперед. Если остались живые овцы, их надо найти до наступления темноты, иначе за ночь от них останутся рожки да ножки. «Скорее, скорее!» — торопил себя Лапчар.

Вдруг услышал «бэ-э», вздрогнул и остановился. Торопясь, не заметил справа у скалы сгрудившихся и прижавшихся к ней овец. А те, увидев человека, почуяли в нем своего единственного спасителя и сами позвали на помощь. Больше того, они бежали теперь к нему, собирались вокруг и жалобно блеяли.

Иногда, желая подчеркнуть несообразительность человека, сравнивают его со скотом. А ведь это неверно. Скот не так глуп. При надобности он умеет защищаться, в человеке признает товарища, может оказать ему неоценимую помощь.

Желая успокоить овец, Лапчар заговорил:

— Аай, аай! Вот вы где! Я чуть было не прошел мимо. Ну бегите, бегите ко мне! Сейчас пойдем домой. Напугались? Напуга-лись, тпроо, тпроо!

Овцы спускались к Лапчару. Они шли тихо, стараясь не наступать на камни. Ох, уж эти умные глупцы! Все знают: шум обрывающихся камней может предать их!

Стало совсем темно. Лапчар не мог сосчитать, сколько тут овец. Штук сто будет, прикинул он. Хоть столько. Теперь он не даст их волкам. Чтобы перепуганные овцы не разбежались, чего-нибудь снова испугавшись, он старался все время громко разговаривать с ними, чтоб дать привыкнуть к себе. Медленно передвигаясь вместе с ними, подошел к коню. Небо заволокло черными тучами. Не видно было ни звезд, ни луны. Погладив по шее коня, Лапчар почувствовал, что тот весь

дрожит, позванивали трензеля. Что делать? Вести его с собой — не дойдет. Оставить здесь наедине с волками? Ни за что! Решил тут заночевать.

Без огня не обойтись. На ощупь стал собирать хворост, сучья. И ему показалось: сама природа родного края пришла ему на помощь. Кругом темень. Подойдет к чему-то чернеющему — загнивающий пенек. Пнет его — вот и дрова. Наконец, он сложил огромный костер. Овцы тесным кругом приблизились к огню. Конь неподалеку щипал сухую траву. Его тоже было хорошо видно при свете костра.

Согревшись, Лапчар почувствовал, что начинает тяжелеть. А как есть хочется! С утра ничего во рту не было. Голова точно свинцом налита, падает на грудь.

Изо всех сил Лапчар старается отогнать сон, но веки сами смыкаются, и перед ним проносятся дневные впечатления: вороны, туши овец, скалы и овцы, овцы... И тут настороженное сознание возвращается к нему. Он открывает глаза — овцы чем-то напуганы, теснее жмутся к огню. От сна и следа не осталось. Слышен вой волков. Ближе, ближе...

Плохо. Даже ножа с собой нет. Лапчар опять громко разговаривает, успокаивая овец, подбрасывает дрова в костер. Вой слышится теперь в нескольких метрах от костра, совсем рядом, и щелканье зубов. Он взглянул туда, закрывшись от огня рукой, и увидел зеленые огоньки, парами. У Лапчара пропал голос.

Слева послышался грохот падающих камней. Он, конь, овцы — все оказались вместе. Снова упал камень... Еще. «Неужели все пропало?» — промелькнуло в голове. Лапчар выхватил из костра горящий сук и увидел прямо перед собой человека в черном полушубке с погонами. Поздоровавшись, он приставил свой карабин к скале и палкой начал стряхивать снег с валенок:

— Кто же так пасет? Для волков...

Лапчар растерялся, не знал, что сказать от радости. Следом появился Токпак-оол, держа в руке мешочек. Подол шубы был заткнут за пояс.

— Сколько примерно осталось овец? — спросил человек с погонами.

— Не больше ста, — ответил Лапчар.

— Да-а, голов семьдесят пропало. Всех пересчитать не удалось. Увидели костер и оставили машину внизу.

Лапчар разглядел на его погонах по три звездочки. Старший лейтенант вытащил из мешка котелок, полбуханки хлеба, завернутую в бумагу колбасу.

— Набери снегу и свари чай, — обратился он к Токпак-оолу. — Парень, видно, так проголодался, что умял бы сейчас верблюда. Поправляйся, — кивнул он Лапчару, взял карабин и ушел.

— Кто это?

— Оо, начальник, в милиции он, в Шагонаре. Башка человек, — с благоговением отвечал старик. — Когда у нас пропала шерсть, он нашел и привез...

Но Лапчар ничего уже не слышал о шерсти. Он крепко спал.

Его разбудили выстрелы. Светало. Токпак-оол поддерживал костер. До самого рассвета ждали они лейтенанта. Выстрелов больше не было слышно. Лапчар предложил гнать овец вниз, но старик повторял, что «начальник» велел тут дожидаться. Вдруг они услышали голос: лейтенант, наконец-то!