У врага за пазухой
Шрифт:
Во-первых, она молчит.
Во-вторых, член, наконец, утыкается, куда хочет, и не терроризирует меня ноющей болью.
А в-третьих, что самое странное, вкусно.
Журналистка – настоящее открытие! Как хорошо настроенная гитара, она откликается на каждое прикосновение – вздрагивает, распахивает свои огромные глаза и, кажется, стонет.
О том, что стон на самом деле – попытка что-то сказать, понимаю лишь через секунду. К щеке с болезненным хлопком припечатывается женская рука, и иллюзия нормальной отзывчивой
– Да как вы смеете?! – испепеляя взглядом, орет Кира.
– Будем считать, я пробую десерт.
Тру щеку. Кожа горит. Бодрит отменно.
– Знаете что, засуньте ваш десерт… – Кира косится в район моего паха.
– Здоровая мужская реакция, – пожимаю плечами.
За стойкость «бойца» оправдываться пока не приходилось.
– Реакция у вас! – Она фыркает. – Обалдели совсем?!
Что ответить, не знаю.
В целом вопрос правильный. Самсонова не давала мне никаких намеков, не совала в карман номер телефона и вообще делала все, чтобы захотелось только одного – отшлепать эту вредную бабу по заднице и отправить на хер.
Ни одной причины встать в стойку! Сплошь противопоказания. Но долбаным инстинктам до фени, что думает мой мозг.
Инстинктам по кайфу!
Не помню уже, когда кто-то так заводил. Совсем не помню, чтобы так яростно давали отпор. А о фирменных женских «по мордасам» я знал лишь понаслышке. Покойная жена изначально досталась с ангельским характером. Учительница, святая и лучшая женщина на свете. Те же, кто были после нее, предпочитали заранее кричать «Да!» и снимать трусы.
Акула, похоже, о слове «да» и не слышала.
– Только посмейте еще раз ко мне прикоснуться. Так ославлю, что позавидуете этому своему Китайцу, – оглядываясь по сторонам, угрожает Кира.
– Нет таких новостей, которые нельзя было бы опровергнуть. Не мне вам рассказывать. – Складываю руки на груди.
Даже интересно, что еще она придумает.
– Не поможет! – Самсонова бесстрашно тычет пальцем в пиджак. – Таких, как вы, я размазываю качественно. Опровержение и читать никто не захочет.
– Сделаете меня известным?
Строптивая баба заводит еще сильнее. Был бы рядом приличный отель – уже сношались бы. Как кролики! До потертостей и искр из одного места.
– Звездой! – привстав на носочки, глаза в глаза произносит Кира. – Вспыхнете сверхновой! – добавляет, задрав подбородок.
Никогда не считал серых мышек привлекательными, однако эта – чистый секс. Темпераментом бог не обделил.
– Договорились!
Пока моя амазонка не отодвинулась, притягиваю ее к груди и скольжу носом вдоль шеи. Понимаю, что веду себя, как похотливое животное. Потерпит.
– Тебе конец, – шумно выдыхает Кира.
Переход на «ты» проходит как по маслу.
– Не нравлюсь? – Вопрос-тест.
– Не твое дело!
– Значит, нравлюсь.
Ломоносов все же был прав: его акула
– Самовлюбленный павлин.
– Я тебя оттрахаю. Везде! Говорить и сидеть потом не сможешь.
– У тебя губа раскаталась. Смотри, за ширинку зацепится – порвешь.
Кира и не пытается оттолкнуть. Гордая даже в зафиксированном состоянии. Жанна Д’Арк питерского разлива, неразбавленная.
– Сдаваться будешь сразу по всем фронтам. Можешь готовить белые флаги.
– Только если ты потом на них сядешь! – Акула держится, но крылья носа вздрагивают, выдают.
– Хочешь экспериментов? – Я резко отпускаю ее и внимательно слежу за реакцией. – Будут!
Чутье не обманывает. Оказавшись на свободе, Кира будто резко мерзнет – обхватывает себя руками и жадно сглатывает.
Глава 8
Кира
Меня бомбит! Нет, не раздражает, не бесит – именно бомбит! В голове крутятся сплошные эпитеты: «Павлин, кобель, неандерталец!», а тело… с ним все плохо.
Телу до сиреневой звезды, что Вольский – последняя сволочь, нарцисс и бабник. Меня шкалит от желания снова дать этому гаду по фейсу и от непривычной слабости. Губы саднит, будто не целовалась целую вечность, а суетливые мурашки уже достали своим бегом туда-сюда.
Никогда не верила в глупые сказки о предающем теле и ватных ногах. Считала их бредом для романтичных девушек и одиноких женщин. Но рядом с Вольским бред начинает походить на правду.
– Спасибо за интервью, – заканчиваю я наш разговор про эксперименты и белые флаги. – Черновик статьи получите электронной почтой, – возвращаюсь к безопасному официальному тону.
– Конечно, получу.
Паршивец скалится. Нагло! Во все тридцать два, будто я сказала не о статье, а о чем-то другом.
– За машиной доберусь на такси. Не буду вас больше задерживать.
Пока Вольский насильно не усадил меня в свой бронетранспортер, включаю заднюю передачу и самым трусливым образом сбегаю из ресторана.
К счастью, у этого озабоченного самца слишком большие проблемы в штанах, чтобы гоняться за мной по залу. Никто не преследует до самой парковки. Только садясь в машину, ощущаю лопатками пристальный взгляд откуда-то сзади.
***
После такой эмоциональной встряски до самого вечера я пашу как проклятая Золушка. Разгребаю очередной завал в редакции, набрасываю черновик статьи и даже успеваю поругаться с Ломоносовым.
Главред почему-то вбил себе в голову, что он лучше всех знает, как вести расследование о делишках Китайца и у кого брать интервью. В целом это не первая подобная стычка – его страх за меня частенько мешает нам обоим работать. Однако сейчас не хочется никакого контроля и тем более плана.