У времени в плену. Колос мечты

Лесня Санда

Летописец обмакнул перо в чернила и принялся выводить буквы, так сильно нажимая, словно не писал, а высекал их в камне. Слово ложилось за словом, как выстраиваются по осени журавли, отправляясь в солнечные края... И слова эти, как птицы, улетали в будущее...

«...и ушел этот господарь из жизни в месяце апреле лета 1661-го так, как все преходяще на земле, потому что не над временем человек, а у времени в плену пребывает...»

Георге Мадан

КОЛОС МЕЧТЫ

Роман

Перевод А. Когана

ЧАСТЬ

ПЕРВАЯ

Глава I

1

Дмитрий Кантемир взял с малого столика трубку с мундштуком из слоновой кости, сжал ее пальцами, казавшимися непослушными и вялыми. Казалось даже, что руки его дрожат, как при болезни, и не подчиняются ему. Кантемир посмотрел на них хмурым взглядом, полным досады. Не могли они дрожать, не должны. Не могло такого случиться, чтобы собственные руки его не слушались. Он высек огонь, словно хотел испробовать силу пальцев, расшевелить их. Ощутив же во рту острый вкус табачного дыма, с удовлетворением выпрямился, преломив непокорство рук.

Князь стоял у высокого окна в своем дворце на вершине Санджакдар Йокусы — Холма Знаменосца — на берегу Босфора. По преданию, на этом месте пал, сражаясь с турецкими ордами, последний император Византии — Константин IX Палеолог. Подходя к окну и разглядывая отсюда купола великого отуреченного города, Кантемир чувствовал, как невольно сжимается сердце. Когда его тесть, Штефан-воевода Кантакузин, приступил к строительству этого дворца, турки забеспокоились: слишком многое было видно с этой вершины, нескромный взор мог проникнуть отсюда даже за стены султанского дворца Терхане-Сарая. Но деньги и умение ими пользоваться и на сей раз сделали свое дело. Дворец получился на славу и дерзко взирал теперь на величие Стамбула, оплота непобедимой Оттоманской империи, города удивительной красоты и архитектурного разнообразия. За многие сотни лет здесь было возведено столько храмов, мечетей, церквей и грозных укреплений, что нельзя было ни сосчитать их, ни узнать имена всех строителей. Однако, склонясь над запутанными, замшелыми письменами на какой-нибудь каменной плите, можно было не без труда разобрать чье-то имя. Приложив известные усилия, любитель древностей сумел бы, возможно, узнать, что немалая часть построек возведена в царствование великого византийского императора Юстиниана I. Можно было узнать еще, что зодчие Анфимий из Тралла и Исидор из Милета обессмертили свои имена, соорудив прославленную Айя Софию. Всесокрушающее время, однако, стерло имена сотен и тысяч других, тоже стремившихся к бессмертию, но канувших бесследно во тьму веков.

Князь смотрел с высоты на частокол башен, ряды аркад, на море крыш из красной черепицы. Этот город с древнейших времен накапливал у берегов Мраморного моря лучшие творения человеческого разума и рук. Собирал эти сокровища, словно для самой вечности. Вот тут — всемирно известные храмы святой Ирины, монастырь Хора, далее — построенные позднее мечети Баязета, Шах-заде, Сулеймана, Ени-Джами, чьи минареты словно стремятся проколоть остриями шпилей небеса; там, еще дальше, — роскошный Саад-абад, новый дворец султана. В тот октябрьский день стареющий Стамбул дышал лениво, расслабленно. Над городом, цепляясь за верхушки минаретов, неспешно плыли космы желтоватого тумана, смешанного с пылью, вздымавшейся с кривых и грязных улочек.

Точно так же, расслабленно и лениво, текла в этом городе жизнь. И высился над ним дворец иноземного князя, влачащего в нем дни вдали от своей страны и народа. С немалым трудом скиталец выстроил прекрасный дворец, окруженный стенами и просторным садом, через который текла узкая речушка. С фасадом, украшенным колоннами, с верхними этажами, по турецкому обычаю

снабженными сакнасиями [30] , прикрытыми решетками, дворец стал жилищем одного из послушных подданных султана.

30

Выступающие закрытые лоджии (турецк.).

Кантемир вздрогнул; он не слышал, как к нему подошла жена — княгиня Кассандра. Почувствовав легкое прикосновение руки, Кантемир бросил на нее быстрый взгляд и вновь повернулся к окну, безмолвно всматриваясь вдаль.

— Дающий волю скорби не доживает до конца срока, отпущенного ему господом, — прозвучал голос Кассандры. — Твои руки холодны. Опять неприятности?

Кантемир не пошевелился. Помолчав, ответил, не отрывая взора от расстилавшегося перед ним города:

— Источник нашей скорби, милая, — перед нами. Гляжу на величие этого города, и становится страшно. — Князь повернулся к жене, скупо усмехаясь краешками губ. — О сроке же не тревожься. Доживу свои дни без вычета.

Кантемир посмотрел на Кассандру с нежностью. Княгиня оставалась такой же, какой была одиннадцать лет назад, в Яссах, когда они справили княжью свадьбу, и юная супруга от робости едва осмеливалась поднять глаза от земли. С тех пор она подарила ему четырех сыновей и двух дочерей. Княгиня по-прежнему была жизнерадостна и умна; речь ее звучала негромко, с достоинством. Кассандра старалась не докучать мужу, когда знала, что он сердит. Но если плохое настроение не оставляло князя и после чарки венгерского, разбавленного водой, или чашечки кофе, жена подходила и утешала его, умея всегда найти нужные слова. В тот день она была бледна, глаза не блестели, как обычно. На высоком лбу проступала паутинка ранних морщинок, под глазами легли голубоватые тени. С некоторых пор княгиня прихварывала. Лечение, правда, укрепило ее, Кассандра говорила даже, что выздоровела совсем, но, глядя на осунувшееся, усталое лицо жены, князь не очень этому верил.

— Будь осторожнее, Дмитрий, в твоих ночных поездках, — попросила она. — Не доверяйся каждому, с кем встречаешься. Я за тебя боюсь. Не могу уснуть, пока ты не вернешься. Если с тобой случится беда — не жить и мне...

— Твоя правда, — нахмурился Кантемир. — У стен Стамбула есть уши, его окна — всевидящие глаза. Но я осторожен и не рискую попусту. С тех пор как Петра Толстого, резидента московского царя, бросили в темницу Еди-Кале, не встречаюсь ни с кем, кроме послов Франции и Англии...

— Но и с иными людьми...

— Верно. Однако принимаю их или гощу у них открыто, у всех на виду. Они мне — друзья, мне нечего тут скрывать.

— Дмитрий, милый, не мне давать тебе советы. Ты образован и умен, ты знаток людских нравов и книг. Но сердцем чую, тебе опять грозит людская зависть и вражда. Берегись, Дмитрий, даже тех, кого считаешь друзьями: в Стамбуле дружба продается и покупается за золото, ты знаешь это сам.

Кантемир не отрывал взора от великой столицы. Вдали голубели просторы Черного моря, за которым лежала его страна, Земля Молдавская, желанная его родина. Страна отцов, дедов и прадедов, добрая и щедрая к людям, но истерзанная жестоким иноземным игом; страна, к которой он неотступно стремился в помыслах и которая ждала его.

Вечерело. На столицу османской державы опускались прозрачные сумерки. Последние лучи солнца боролись с ними, но таяли в них и никли, окрашиваясь кровью. На ближайшем перекрестке появились двое всадников. Приблизившись, оба легко соскочили с коней. Ехавший впереди высокий худой человек бросил повод слуге, и тот повернул обратно, уводя обоих скакунов, и исчез вскоре за углом.

— К нам жалует Хасан Али, астроном, — сказал Кантемир жене. — К чему бы он так нежданно?

Кассандра вышла, чтобы распорядиться о приеме знатного гостя.