У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Хасан Али, астроном, вошел в комнату князя, не ожидая приглашения. Его и не требовалось: то был старинный друг Кантемира, часто посещавший это прибежище философских бесед. Астроном был намного старше князя. Сын молдавского господаря давно понравился ему своим острым умом и нетерпеливым стремлением к познанию и исследованию. Астроном открыл молодому князю многие тайны своей науки о небесных светилах, познакомил с историей и языком осман. Встретив его у порога, Кантемир пожал гостю руку, подвел его к креслу.
— Ассалям алейкум, бей-заде [31]
— Спасибо, здоров, — ответил князь. — Рад видеть тебя, челеби [32] , в моем скромном доме.
Лицо астронома было узким, черные глаза — навыкате; шишковатый нос некрасивым горбом нависал над тяжелыми губами, гораздо более полными, чем приличествовало столь ученому мужу. Не красили его и брови, кустистые и жесткие, как усы у старого кота. Хасан Али был вдов и жил в одиночестве в своей богатой усадьбе в предместье Эюб, на берегу реки Кяджис Кхане, усердно занимаясь астрономическими исследованиями, философией и языками.
31
Сын бея (турецк.), титул сыновей молдавских господарей.
32
Ученый человек, благородный (турецк.).
Кассандра внесла на серебряном подносе две чашечки кофе и бокалы шербета из лепестков розы. Доверенный слуга князя, которого хозяин прозвал «капитаном», по имени Георгицэ, поднес им дымящиеся трубки. В доме была известна привычка гостя прихлебывать горькую кофейную пенку и потягивать острый табачный дымок, время от времени подслащивая угощение глотком прохладного шербета. Чтобы сделать другу приятное, Кантемир старался поступать таким же образом.
— Ты, конечно, знаешь, бей-заде Дмитрий, что в твоем доме я чувствую себя лучше, чем где бы то ни было на свете, — молвил Хасан Али, прихлебнув из чашечки, украшенной розовыми колечками.
Гость осторожно отложил трубку и, подняв из кресла свое тощее и длинное тело, понес его к столу бережно, словно боясь, что оно переломится пополам. Ощупал кипы рукописей и старых редких книг по истории и обычаям турок, подошел к грудам изъеденных временем монет и битых черепков, необходимых князю в его-археологических занятиях. Остановился также ненадолго перед турецкими музыкальными инструментами и оружием, развешанным на стене в глубине комнаты.
— Учение просвещает разум и многогрешные наши души, — продолжал астроном, возвращаясь к князю. — Учение помогает нам познать заветы пророка и склониться перед его несравненной мудростью.
— Оно полезно не только этим, — дружелюбно заметил Кантемир.
Хасан Али осторожно осведомился:
— Чем же еще, бей-заде Дмитрий?
— Не сердись, о друг мой. С моей стороны неучтиво судить по-иному, чем мои учителя, достойные моей глубочайшей признательности. Но свидетельства книг, история царей и царств, деяния людей побуждают меня обращаться мыслью и к тому, что я имею в виду.
Хасан Али усладил уста каплей шербета и заверил:
— Меня опасаться тебе не следует, бей-заде Дмитрий. Говори смело, возражения друга не могут меня рассердить.
— Спасибо, дорогой учитель, на добром слове. Слушая тебя, я всегда вспоминаю другого любимого и доброго наставника моего Еремию Какавеллу, познакомившего меня с эллинскими, латинскими и славянскими письменами, раскрывшего передо мной могущество философии. — Кантемир помолчал, глядя, как тают выпущенные им кольца дыма, затем
Хасан-Али, астроном, шевельнул кустистыми бровями и ответил не задумываясь:
— Над чем не властны законы природы и люди, над тем властен аллах, бей-заде Дмитрий. Я знаю, конечно, что луну нельзя разломить на две части и запросто сунуть в рукав. Но я мусульманин, и единый бог, в коего верую, есть Аллах, вечно живой, мудрый, всеведущий, всесильный, всемилостивый и справедливый. Верую, следовательно, что дело, тобою помянутое, могло случиться воистину, ибо много достойнее веры божественное, чем мирское... Ты же, в иной вере пребывающий, конечно, вправе ни во что иное не веровать, кроме своей Библии, и смеяться над Кораном с его пророчествами.
— Дорогой учитель, зачем же так? Ведь мы с тобой судим о сущем иначе, чем прочие смертные!
— Знаю и это. Ведаю, что давно отвратился ты от божественного промысла, увязнув в суетных писаниях многогрешных мыслителей. Не забывай, однако: мирской путь — недальний путь...
В дверь тихо постучали. Капитан Георгицэ внес зажженные свечи, смиренно поклонился и исчез. В комнате стало светло; за окнами же воцарилась тьма, и панорама Стамбула растаяла в ночи.
— Не брани меня, дорогой учитель, страх божий не оставлял меня никогда. Верую по-прежнему, что всякое учение и закон, на истине господней не строенные, противны разуму и счастью человека. Об этом знаем и мы, преклоняющие колени перед спасителем Христом, и вы, молящиеся пророку. Но мнения своего осмелюсь держаться. Исследовав внешний мир, великий Аристотель обратил взор к внутреннему миру человека и объявил нам, что любознательность человека — от самого существа его, что человек, следовательно, стремится познать все, что сможет, повинуясь тайному велению собственной сущности, — ибо знание дает больше счастья — чем неведение. Значит, от бога и сущности нашей дано людям веление исследовать, изучать и познавать...
— Истинно, бей-заде Дмитрий, истинно. Исследовать, познавать и изучать, дабы приблизиться к познанию творца.
Кантемир затянулся дымом из трубки и шевельнул губами, словно прикусил горьковатую струю. Продолжил:
— Аристотель не сказал нам, однако, всей правды. Осмеливаюсь следовать далее, да простится мне дерзость моя и простота... Наука, дорогой учитель, строится на свидетельствах наших чувств, и искушение от вещественного способно быть сильнее, чем сухие доводы разума. Доводы окружающего нас мира сильнее, чем любые размышления.
— Такого мне слышать еще не доводилось, — сказал Хасан Али, — объясни, прошу тебя, к чему ведешь речь и для чего все это говоришь.
Кантемир улыбнулся.
— Я изложил тебе все по порядку, ибо хотел довериться, заручившись перед тем обещанием не сердиться. И пытался добраться так до истины, истины, которая может показаться чуждой, но тоже идущей от бога: знанием законов и наукой исправляются нравы, устраняются пороки и обретаются добродетели...
— Это уже есть безумие, бей-заде Дмитрий, это — заблуждение. Храни неверных своих, о Аллах, ибо слабы они разумом и к заблуждению склонны!