У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
Слуги визиря выстроились по обе стороны помещения. Балтаджи Мехмед-паша сидел на ковре, среди подушек. На голове его красовался высокий, шитый золотом тюрбан. Брови с щедростью прикрывали большие черные умные глаза. Густая черная борода была обильно умащена и тщательно расчесана. Визирь сидел в гордой неподвижности, словно его на том же месте отлили из бронзы.
Дмитрий Кантемир не без трепета склонился и поцеловал руку всесильного первого министра. Затем отступил на шаг и замер в ожидании.
— Добро пожаловать, Кантемир-бей! — с расстановкой произнес Балтаджи Мехмед-паша.
Приветливым и певучим звучанием слова визиря ласково отозвались в душе князя. Кантемир вспомнил: за приятный голос визиря называли также «пакче муэдзен» — «сладогласым певцом».
Балтаджи Мехмед-паша одарил его ясной улыбкой.
— Я знаю, мой
— По крайней мере, старался, светлейший визирь. Исследовал, что было доступно разуму, пытался даже кое-что сочинять... Мудрые слуги пресветлого султана — философы, астрономы, знатоки минувшего помогали мне в том бесценными советами. Содействуя также в поисках древних пергаменов и рукописей, научил проникать в их потаенный смысл, чтобы познать дела давно минувших дней...
— И ты возлюбил наши песни, музыку осман?
— Полюбил, ибо понял... И благодарен за то навек моим терпеливым наставникам Киемани Ахмеду и Ангели, с отеческой заботой приобщавшим меня к этому искусству. Они открыли мне очарование звучащего бубна, свирели из индийского тростника, еуда [41] и иных инструментов, распространенных в империи великого султана. Я был почитателем славного Гуссейна, знатока и покровителя восточной музыки, Ходжи Мисикара — персидского Орфея. Для своих учеников, когда они у меня появились, я написал на турецком языке книгу об искусстве музыки и посвятил ее ныне царствующему нашему повелителю, султану Ахмеду, да живет он вечно.
41
Музыкальный инструмент (турецк.).
— Хвала тебе за это и слава, Кантемир-бей. Но скажи мне, любезно ли тебе также иное искусство — воинское?
— Ему я тоже обучен, светлейший. Старался, ибо пытался познать тайны мастерства прославленных полководцев минувшего, особенно же — преславных султанов и визирей Оттоманского царства.
— Приятно слышать, воевода Молдавии, — ласково заметил Балтаджи Мехмед-паша. — Настало время смуты, впереди же нас ждут другие, еще более смутные дни. Враги порога справедливости, наши общие с тобою недруги точат клинки, сушат порох и куют коней.
— Понимаю, светлейший визирь.
Черты великого визиря стали жестче.
— Ты слышал, конечно, о нечестивом молодом царе московитов Петре Алексеевиче?
— Слышал, господин.
— Сей самонадеянный царь построил множество кораблей под Воронежом, Харьковом и в иных местах. Он ездит по Европе, работает обок со смердами и простолюдинами, стремясь прослыть великим, просвещенным и достойным славы государем. В ратном деле сей Петр Алексеевич достиг искусства, выше коего ныне можно поставить только воинское искусство осман. Он разбил шведов под Рижской крепостью, открыв себе путь к Балтийскому морю. Прогнав войска прославленного и могущественного шведского короля Каролуса, нечестивый Петр Российский покорил Нотебург, Дерпт, Нарву, отнял у нашего друга Каролуса Ревель, Выборг и Кексгольм. Затем швед был разбит под Полтавой, его армия разгромлена. Петр Алексеевич бряцает оружием, мечтая о том, чтобы все живое в мире покорилось ему. Он подчинил Землю Ляшскую и посадил в ней на престол короля Августа, чтобы тот платил ему дань золотом и покорством. Еще раз взмахнул саблей — и поклялись ему в верности венецианцы, датчане, австрияки и пруссаки. Что мыслишь ты об этом, господарь Земли Молдавской, следует ли нам бояться его или нет?
— Опасаться можно, бояться же — не следует, светлейший визирь. Ибо достойнее славы победа над сильным, чем над малым и слабым.
— Истину говоришь, Кантемир-бей. Надо опасаться тьмы, сгущающейся вокруг нас, но с крепкой думой о том, как ее развеять. Сей Петр с друзьями, которых он себе купил или подчинил страхом, не оставляет своих дерзких помыслов. Надо поставить его на колени прежде, чем он будет в силах нам вредить. — Балтаджи Мехмед-паша вперил в Кантемира тяжелый взгляд. — Воссев на престол в своей столице, поведи разумно дела государства и исполняй в точности наши повеления. Если потребуется помощь, проси ее у Кара-Мехмеда, бендерского паши. И возьми с собой Ибрагима-эффенди, племянника моего, чтобы подавал тебе при надобности совет и оказывал поддержку.
— Слушаю и повинуюсь, светлейший визирь.
Глава II
Престол
42
Налог на коров.
После Дуки господарем стал Антиох Кантемир. Но и ему пришлось уйти — из-за безмерной жадности турок, и престол опять занял Дука-воевода. Кафтан бея в Стамбуле достался ему за мунтянские деньги, и первым его делом после возвращения стали новые жестокие налоги, какие на Молдавию не наложил бы и лютый враг.
Подоив страну в течение двух лет, Дука был доставлен к Порте в кандалах, и вместо него на престол посадили Михая Раковицэ-воеводу.
Торговля престолом страны продолжалась бесконечно, текло золото рекой. В столицу, торжествуя, еще раз вступил Антиох Кантемир, а после его нового скорого падения — Михай Раковицэ. Торги процветали: спрос на золото в серале постоянно увеличивался. Среди самых незадачливых покупателей престола оказался Николай Маврокордат: его княжение не продлилось и года...
Прежние господари старались пожрать новых, новые — прежних. Доносы за доносами летели из Молдавии к Порте и обратно. Боярин поедом ел боярина, семейство грызлось с семейством. И когда одна партия приходила к власти, другая бежала в Землю Мунтянскую, в Польшу или Московию. Возвращались из чужих стран беглецы — и вместо них отправлялись в изгнание их враги. И снова устремлялись к Порте доносы и наветы. И с радостью глядели султаны и великие визири, а с ними турецкие сановники и чиновники, как рвут друг друга на части господари и бояре. Было это им в радость, ибо сулило прибыль, ибо из этой грызни и свар рождались потоки золота, беспрестанно текущего в глубокие стамбульские сундуки. Доносчики платили, чтобы их наветам верили, обличаемые ими раскошеливались, в свою очередь, чтобы отвести кару. Господарь ел господаря и боярин боярина, вырывали друг у друга когтями глаза, и все давали при том деньги, выжимаемые во все большем количестве из несчастной страны.
Земля Молдавская ждала избавления. Ждала вот уже двести лет. Восшествие на престол Дмитрия Кантемира мало кому внушало надежду на перемены. Кир Гедеон, митрополит, с поклоном принял, по обычаю, господаря в храме святого Николая, отслужил полагавшуюся службу. Бояре, великие и малые, приложились к деснице князя; глаза их молили о милости. Народ смотрел на все равнодушно, от всего отстранясь, не веря более ни во что.
Самые небеса, казалось, разгневались за эти усобицы и свары и обрушивали на Молдавию испытания без числа. Минувшую осень и целое лето палило ненасытное солнце, иссушившее листья и выпившее соки плодов. Зима пришла сердитая и непостоянная. Снежные хлопья сверкали крылышками в воздухе, похоже, лишь для того, чтобы люди не забывали, какой на свете белый цвет. Дождь падал скупой, по капельке. Скот околевал от бескормицы и нещадных болезней. Страна была придавлена голодом и нищетой.