У времени в плену. Колос мечты
Шрифт:
— Кто же ты и от кого так спешил? Говори скорее, чтобы не вышла ошибка и у меня...
— Я Константин Лупашку, гайдуцкий атаман.
— Кого страшится любой купец и боярин в земле нашей, кого знают даже казаки на Украине?
— Тот самый, капитан, горе мне по грехам моим. Сокровище в том мешке взято мною у Тодерикэ Спынула, казначея.
— Усадьбу его, значит, тоже вы пожгли?
— Только стог... Теперь с божьей помощью занялась, может, и вся усадьба...
Лупашку скрипнул зубами, поднимаясь на ноги. Подошел к товарищу, еще корчившемуся в агонии.
— Его звали Маковеем Бэдикой, беднягу, прости его господь. Добрый был разбойник! Восемь лет мы с ним вместе. — Лупашку наклонился и поцеловал своего
И, выпрямившись, обратился к воинам: — Нечего тянуть, ребята. — Ведите, куда считаете нужным.
— Поболтал, и довольно, — обрезал гайдука Георгицэ. — Да и с Маковеем простился зря. Недалек час, палач отправит тебя туда же, и встретитесь вы оба в геенне, на самом дне.
Дмитрий Кантемир восседал в кресле, в малой спафарии, и слушал, вперив взор в пустоту, великого спафария Иона Некулче. Черты князя застыли в суровой озабоченности. Не было дня без вести о новых и новых злодеяниях, творимых в его стране. О грабежах, расправах, насилиях и вражде. Один резеш [65] выпустил кишки другому вилами, поспорив по пустякам. Ограбили монастырь святой Пятницы в Лэпушнянском уезде. Превратили в пепел усадьбы сулджера. Взбунтовались крестьяне Сорокского уезда...
65
Свободный крестьянин.
Господарь повернулся к дверям. Появление капитана Георгицэ вывело его из раздумья и приободрило.
Георгицэ преклонил колено и приложился, как полагалось, к княжьей руке.
— Съездили мы, государь, с мастером Маней куда было велено и возвратились благополучно. Поймали в дороге черного ворона да мешок золота. По его собственному признанию, эта птица — Константин Лупашку, воровской атаман.
— Мы не слали тебя на ловлю воронов, капитан...
Георгицэ вынул из-за пазухи письма царя и вручил господарю. Кантемир распечатал их и торопливо прочел.
— Говори, капитан, — сказал он, продолжая рассматривать бумаги. — Говори, я слушаю.
Капитан Георгицэ не сразу решился продолжать. Не мог уразуметь, как можно в одно и то же время читать и слушать, как кто-то о чем-то там болтает. Но, подумал он про себя, от его господина можно дождаться и не такого дива.
— Съездили благополучно, твое высочество, — повторил он. — Мешали, правда, снега да грязь, но мы с ними справились. Прикинулись, будто заблудились на Украине, и проведали, блуждая, о чем хотели знать. Орды крымского хана, двинувшиеся было вверх по Дону, и войско буджакского калги-султана отогнаны войсками царя.
— Про то нам известно, — сказал Кантемир, не прерывая чтения.
Капитан Георгицэ, убедившись еще раз, что его князь наделен свыше божественным даром, продолжал увереннее:
— Его царское величество Петра Алексеевича застали мы в городе Красноусе около Харькова, в усадьбе князя Трубецкого. Накормил и напоил нас его величество по-царски. Поблагодарил за вести от Петра Толстого и письма твоей милости. Затем показал нам свои корабли и бронзовые пушки. Из Харькова взял нас с собой в Москву, в старую свою столицу, дабы отдать нам поклепные письма на твое высочество, писанные ему от недругов твоих из наших мест. И велел царь тебе, государь, сказать: будь осторожен с турками, но берегись не менее бояр
Кантемир резко сдвинул брови, губы его сжались в нитку. Антиохий Жора, молдавский гетман, жаловался царю, что его князь отрекся от христовой веры и со страху готов лизать туфли султану. Молдавские бояре хотят от него отложиться и перейти со всем войском на сторону русских. Не мог понять слабый разумом, подлый в расчетах гетман, что поспешный и необдуманный шаг способен навлечь на князя и его страну, еще до подхода российских войск, неистовство оттоманского ятагана.
Из горла Кантемира вырвался глухой и долгий, мучительный стон.
— Гетман Некулче, — молвил он.
Рука, державшая письма царя, слегка дрожала. Некулче затрепетал. Что случилось с князем, приступ бреда? Ведь в гетманах ныне его милость, Антиохий Жора, о том знает вся страна.
— Гетман Некулче, — повторил Кантемир.
— Государь...
Воевода вперил в него тяжелый взгляд.
— Не удивляйся, Ион, я не ошибся. Действуй, гетман Некулче. Прикажи взять Антиохия Жору и запереть его в глубочайший наш подвал. Приставь к нему крепкую стражу. Без нашего на то дозволения не давать ему ни с кем ни видеться, ни говорить.
Ион Некулче поклонился и вышел. Кантемир бросил взгляд на Георгицэ.
— Говори, капитан. Я слушаю.
Глава V
Шли дни за днями, но Константин Лупашку не был в силах их даже сосчитать. В том каменном мешке, в который его бросили, было всегда темно. Догадаться о том, что настал вечер или пришло утро, можно было только по тому, что в дверях появлялся экклезиарх [66] Эмилиан, приносивший кружку воды и заплесневелый сухарь. Гайдук понимал: если уж его поручили заботам церковнослужителя, это означало, что вести счет дням и ночам уже ни к чему. Узник стер до мяса ногти, расчесывая грудь: не было покоя от вшей, от блох и клопов, упивавшихся его кровью. Изредка его одолевала дремота. Тогда приходили сны, вырывавшие его из ямы и уносившие далеко-далеко, на поляну в Орхейских кодрах, или в рощу в Дудулештских местах, в круг его молодцев, разбойных весельчаков, бесстрашных храбрецов. Он слушал голос Маковея Бэдики, здоровяка в косматой заломленной набок кушме, подзывавшего его к журчащему родничку, чтобы втайне поведать о новой молодецкой проделке. Поодаль закипает казанок с замой. Рядом на сковородке жарится утка. От вкусного запаха кружится голова... Что это, первые признаки безумия? Нет, нет! Каждый, кто голоден, глотает этак слюнки, мечтая о всякой вкуснятине. Неужто сырое подземелье, куда он попал, — последнее его прибежище в канун смерти? Но будь что будет! Только бы поскорее вырваться из этой бездны, хотя бы на казнь!
66
Духовное лицо (старомолд.).
Так терзался Лупашку в то утро, когда за дверью, как всегда, послышался звон ключей бдительного экклезиарха Эмилиана. Скрипнул засов. Прошелестела ряса преподобного. Раненько, по всем расчетам, явился он на этот раз. Не следуют ли за ним по пятам каты с иголками, с тупыми ножами, для нового допроса и новых мук? Давненько не жаловали что-то к нему палачи...
Экклезиарх Эмилиан вошел неспешно, посвечивая себе свечечкой. Воткнул ее в углубление между двумя камнями, похлопал веками, рассматривая сидельца. Монах принес на дощечке острие косы, более схожее с шилом, чем с бритвою, и чашечку с мыльной пеной. Усевшись рядом с Лупашку, он вынул из широкого рукава пару ножниц.