Убить миротворца
Шрифт:
— Очевидно, вы надеетесь на боевое братство, а также, прости Господи, на то, что в нынешней обстановке трудно найти вам достойную замену. Не стану скрывать, вы правы. Мне будет трудно найти вам замену.
Вяликов повернулся.
Виктор еще не успел до конца осознать смысл последней фразы командора. Но он глянул в черные от бешенства глаза Вяликова… Нет, гауптвахтой дело не обойдется. И даже не в этом дело. Именно сейчас Сомов понял: само участие в дуэли было недостойным делом. Он переступил какую-то невидимую, но очень важную черту.
— Для меня не важно, кто из вас был зачинщиком.
— Так точно.
— Так точно.
— А теперь вон отсюда. Штатное оружие сдать старпому. В кают-компании появляться запрещаю.
Когда Лопес и Семенченко вышли из капитанской каюты, Машенько было попыталась возмутиться:
— Господин командор! Они не виновны. Это я…
— Совершенно верно. Это вы.
— Их честь не должна быть заде…
— Ма-алчать!
Пряхина густо покраснела и взглянула на Вяликова с дерзостью. Мол, да, ты тут старший, но правда все-таки за мной.
— Это действительно вы, и у меня к вам, госпожа лейтенант, всего один вопрос. Вы способны сделать так, чтобы из-за вас больше не дрались офицеры флота?
— Им решать: устав или… Разве должна женщина такие вещи объяснять мужчине?
— Достаточно. Вы списаны с корабля.
Пряхина поперхнулась. Ее переполняла ярость.
— Вы не можете! Как вам не стыдно!
— Более того, вы никогда не будете служить не рейдерах. В том числе, на рейдерах Терры, Русской Венеры и Российской империи. Поверьте, я позабочусь об этом.
— Я полагала, хотя бы на флоте остались настоящие мужики.
— Сверх того, вам будет сложно продолжать карьеру флотского офицера. Кроме служб, располагающихся на поверхности. Там — пожалуйста. Соответствующая пометка будет занесена вам в служебную карту.
— Я!
— …А для начала, лейтенант Пряхина, объявляю вам выговор. Кру-гом…
Машенька выскочила, едва удерживая злые слезы.
— С вами разговор особый, Виктор Максимович. Признаюсь, я долго колебался, отыскивая правильное решение относительно вас.
Вяликов вытер платком вспотевший лоб. Нужно было очень сильно стараться, чтобы не вылететь с флота при его грузном телосложении, и даже сделать карьеру. На корабли набирают, как правило, маленьких и очень маленьких людей. Даже боевики в абордажных командах — не выше 175 сантиметров, не тяжелее 76 килограммов. Ежегодно с флота отбраковывают множество офицеров и матросов со скрытыми формами клаустрофобии, которые приобретают непозволительную остроту… Тем более рейдер: скопление угнетающе тесных мест. Командор перешибает метр восемьдесят росточком и центнер весом. Уникум. По флотилии ходит шуточка, будто бы Вяликова можно доставить на корабль только одним способом: вырезать лист обшивки, втащить командира через это отверстие, а потом заварить внештатные «ворота» до поры… То есть, пока не потребуется его выгружать.
Спрятав платочек, Вяликов продолжил:
— Полагаю, существует не так уж много людей, рожденных для флота. Фактически, все это — абсолютно здравомыслящие маньяки. Поздравляю вас, Виктор Максимович. По моим наблюдениям, вы относитесь к их числу. Ваше блистательное прошлое
«Не повысить ли меня в должности? А еще лучше — в звании».
— …Мне хотелось бы и дальше работать с вами. Но недавняя оплошность совершенно к тому не располагает. Вы хотя бы понимаете, в чем суть вашей ошибки?
— Мне не следовало участвовать в… дуэли, господин командор.
— Такова внешняя сторона дела. Видимо, мне стоит проговорить некоторые вещи вслух.
Командор сделал паузу, собираясь с мыслями.
— Для вас важнее всего должны быть три вещи: Бог, служба и семья. Участие в мальчишестве ваших друзей не входит в этот короткий список. Вы допустили ошибку по очень большому счету, Виктор Максимович. Ошибку приоритета.
Сказано.
Вяликов был прав. Во всяком случае, старший корабельный инженер с ним согласился. Бывают случаи, когда понятия «неправильно» и «недостойно» сливаются воедино. И тогда чертовски сложно бывает тыкнуть себя мордой в собственное дерьмо. Стоишь над кучкой, смотришь на нее в упор, обоняешь все ее прелести… но все никак не разрешишь себе заметить ее.
— Как вы считаете, Виктор Максимович, оправдана ли моя суровость по отношению к прочих участникам… инцидента?
Невиданное дело! Начальство просит обсудить его, начальства, приказы. «До чего сложна наука педагогика…»
— Не знаю, господин командор.
— Ну что ж, попытаюсь объяснить. Насколько я помню, вы ведь женаты, Виктор Максимович?
— Так точно.
— На ближайшие полчаса я освобождаю вас от обязанности строить со мной разговор с помощью уставных фраз. Так вот, позвольте поинтересоваться, довелось ли вам испытать сомнения в день свадьбы?
— Сомнения?
— Именно. Попросту говоря, была ли у вас уверенность, что рядом с вами именно та женщина, и никакой иной быть не может?
— Да, разумеется.
— Простите за назойливость, вы счастливы? Хотя бы довольны? Можете не отвечать, если этот вопрос кажется вам бестактным.
— Почему же… Да… господин командор…
— Даниил Дмитриевич.
— Да. Даниил Дмитриевич… все нормально. Я счастлив. Не было у меня никаких сомнений, нет и, даст Бог, не будет. Мне повезло с Катей.
— Отлично. А я вот менее вас избалован удачей в семейных делах.
— Я… сочувствую вам.
— В этом нет никакой необходимости. Во-первых, вина за развод лежит исключительно на мне. Я разрешил себе сомнения, от которых вы милостью Божиею были освобождены…
— И все равно женились?
Вяликов заметил неописуемое изумление в глазах старшего корабельного инженера и поморщился.
— Представьте себе. Я был тогда моложе вас и очень, очень самоуверен. Я не знал твердо, так ли уж нужна мне Саша… та женщину. То есть, именно она ли мне нужна. Тем не менее, мы венчались. У меня, поверьте, достаточно тихий и покладистый характер, вполне приспособленный для семейной жизни. Впрочем, не мечтайте! Одно дома, другое — на службе… Она совершенно также казалась мне милым и вежливым человеком. Я надеялся на взаимную приязнь и терпение. Даже если нас и не связывало сильное чувство, порядочности, воспитания, общих интересов должно было хватить…