Убить миротворца
Шрифт:
— Парень, можешь звать меня просто Падма, безо всяких мистеров.
Он усомнился: в школе им говорили, что называть человека по фамилии неприлично.
— А как ваше имя… Падма?
— Имя?
— Ну, Курт, Борис, Генрих, Василий, Джон, Жак…
— А-а… У меня нет никакой необходимости в имени. И в фамилии тоже. Там, где я работаю, меня обозначают цифрой. Я 506-й. А для тебя, парень, я Падма. Так удобнее. Ведь правда?
— А где вы работаете?
— На планете Земля. Веришь? Подробнее ты узнаешь чуть погодя. Мы с тобой, надеюсь, еще будем встречаться. А теперь давай к делу,
Голос Падмы неуловимо изменился. В нем появилась требовательность. Последняя просьба прозвучала как повеление. У Сомова, — он точно помнит, — было очень большое желание спросить: а вообще-то обязательно отвечать невесть кому на чудные вопросы? Вроде, зачет по социологии он сдал шесть месяцев назад. Так какого… Но вместо этого он подчинился голосу, как собака подчиняется стянувшему ее горло ошейнику.
— Свобода… равенство, братство, благополучие.
— Верно, молодец. А теперь объясни-ка мне, что значит каждый из этих пунктов. Давай, парень, покажи, на что ты способен.
Падма нравился ему все меньше. Но желание сопротивляться ему улетучивалось моментально, не успевая сконцентрироваться даже на несколько мгновений.
— Свобода от предрассудков, равенство перед властью народа, братство по разуму, благополучие в зависимости от степени социальной ответственности.
— Отлично! Не зря тебя хвалили преподаватели. Памятью природа тебя не обделила. Но память, видишь ли, Дмитрий, это далеко не все…
— В классе я первый!
Падма нахмурился. Потом вновь улыбнулся и добрейшим голосом сказал:
— Ты не смеешь перебивать меня. Договорились?
Сомов молчал, мучительно борясь с желанием сдаться на милость незнакомца.
— Так да или нет? Да?
— Да…
— Чудесно. Итак, мне отлично известно о твоих способностях. Но… Ты ведь понимаешь, наш век — это век отсева избыточной информации. Мы не пытаемся накапливать и сортировать ее, как было еще пятьдесят лет назад. Мы отсекаем и уничтожаем лишнее, белый шум, то, что искажает истинную картину мира. По-настоящему способный человек должен знать больше прочих. В современных условиях это означает: знать меньше лишнего, уметь не обращать внимание на помехи. Понимаешь?
— Кажется.
— Как ты думаешь, Дмитрий, кто управляет нашим миром?
— Народ планеты Земля, это же очевидно. Еще в третьем классе…
— Я знаю, поверь, что вы проходили в третьем классе. А на вопрос, как он правит, ты ответишь мне — путем всеобщего прямого, равного, тайного волеизъявления. Так ведь?
Сомов кивнул.
— Итак, воля народная формулируется в свободной борьбе мнений. По статистике должны победить интересы большинства. Тебя никогда не посещали мысли о том, что все это здание несколько… хаотично? Что воля большинства может оказаться абсурдной и даже деструктивной?
Сомов почувствовал, что краснеет. Неудержимо. Стремительно. Каждый раз, когда он видел себя в зеркале красным, как вареный гибридный ракоид, приступ отвращения накрывал его с головой. Он опустил глаза. Да, черт побери, посещали его такие мысли. И следовало бы помолчать о них. На первый раз миссис
— О да, твоя учительница была строга с тобой, — словно угадав его мысли продолжил Падма. — Но, быть может, она несколько перестаралась. Человеку, обладающему сильным умом, следует быть готовым к маленьким неожиданностям. Видишь ли, есть правда большинства и правда меньшинства, способного доминировать над большинством.
— Кто это?
— Мы называем себя интеллектуальной элитой, но это, пожалуй, слишком длинно. Для краткости можно говорить просто «Братство». То самое «Братство», которое на самом деле гарантирует свободу, охраняет равенство и обеспечивает благополучием в доступных рамках. Я вижу, ты слушаешь меня намного внимательнее, чем раньше…
Еще бы! Ему всегда хотелось быть выше равенства. Потому что первыми среди равных всегда оказываются те, кто громче кричит и больнее бьет. Школа вколачивает эту сверкающую истину железно. Даже базальтово.
— Только интеллектуальные сливки способны полноценно отправлять обязанности менеджмента. В любой сфере. И такова на самом деле наша реальность. Правят умнейшие, достойнейшие, везде и неизменно поддерживая друг друга. Везде и неизменно очищая общество от попыток шумной серости взять власть в свои руки. Именно мы формулируем «волю большинства», именно мы побеждаем в «свободной борьбе». В ста случаях из ста. Наша власть — великая тайна. «Братство», как ты понимаешь, не афиширует ее. Народное недовольство ни к чему. Даже нам. Хотя имеются средства пресечь любое недовольство. Итак, «Братство» — это прежде всего торжество разума, окруженное тайной. А теперь главное: желаешь ли ты вместе с нами править миром, сынок? Вместе со мной, вместе с твоим отцом и матерью… Желаешь ли ты быть среди лучших?
— Я вас знаю всего пятнадцать минут. И вот вы задаете вопрос…
— Мы делаем предложение один-единственный раз. Мы гарантируем тебе достойный образ жизни при любых обстоятельствах, жилье, работу, шанс на приличную карьеру. Подумай, сынок, начинать жизнь с такой форой — не шутка.
Мысли путались у него в голове. Он и хотел бы собраться, обдумать свои действия, взвесить все за и против, но Падма смотрел на него в упор, неотрывно, и, казалось, видел всю дикую неразбериху в сомовском мозгу. Оттого-то он никак не мог привести свою логику в порядок…
— Мне… надо подумать.
— Разумеется, Дмитрий. У тебя есть время. Целых пять минут.
— Что?!
— Четыре пятьдесят пять.
— Да что же это такое!
— Четыре пятьдесят.
— Остановите счет и ответьте на вопрос: а что потребуется от меня? Падма, я уже давным-давно не маленький! Что вам надо взамен?
— Остановимся на четырех сорока. Мистер Не-Маленький, весьма разумно с твоей стороны осведомиться об оплате. Во-первых, сохранение полной тайны. Во-вторых, абсолютное подчинение старшим братьям. На деле все очень просто. Тебе будет присвоен личный код. Когда некто посетит тебя, назовет код и потребует выполнить определенную работу или отказаться от определенной работы, ты обязан будешь повиноваться.