Убийства в стиле Джуди и Панча

Карр Джон Диксон

– Что-нибудь не так? – спросил Г. М. невозмутимым тоном. – Ты, кажется, немного расстроен. В чем дело, наглая твоя рожа?

Бауэрс взял себя в руки.

– Потому что меня надули, вот почему, – сказал он негромко. – Потому что меня надули, и кто-нибудь заплатит, это надо вычесть из его завещания… Я работал на него как раб, зарабатывал свое жалованье и думал, что у меня есть кругленькая сумма, а теперь оказывается, что мне заплатили деньгами, которые не стоят…

– Но он ведь платил тебе не этими деньгами, верно?

– Нет. Я же говорил…

– Ну тогда тебе не о чем беспокоиться, – произнес

Г. М., – однако есть одна вещь, о которой я хочу тебя спросить, и ты скажешь мне правду, да поможет тебе Бог. – Г. М. перегнулся через стол и ткнул пальцем. – Кен сказал мне, что эта газета увидела свет четыре дня назад – в пятницу, двенадцатого июня. В тот день, вероятно вечером, кто-то посетил Хогенауэра, и это был не Кеппель. Кто это был?

– Я не знаю.

– Но там кто-то был, не так ли?

– Да. Нет. Я не знаю! Эй! Вы не имеете права.

– Это был мужчина или женщина?

– Я не знаю.

– А теперь я расскажу тебе, почему ты не упомянул об этом, – произнес Г. М., поднимаясь и нависая над Бауэрсом. – Нет, не отворачивайся. Посмотри на меня. Слышишь? Кто-то пришел к Хогенауэру в тот вечер и разговаривал с твоим боссом. Позже, вероятно на следующее утро, ты заметил новенькую банкноту Английского банка – или то, что тебе показалось таковой, – небрежно лежавшую там, где ее оставил твой шеф или кто-то еще. Ты подумал, что это ужасно неосторожно. А твой шеф всегда был неосторожен. Это была банкнота в пять или десять фунтов. На большее ты бы не отважился. Итак, ты воспользовался случаем и сунул банкноту себе в карман. Мне наплевать, черт возьми, стащил ты эти деньги или нет. Я хочу знать другое: кто был с Хогенауэром в тот вечер?

Бауэрс, как мне уже приходилось наблюдать это ранее, замечательно изобразил хладнокровие. Помолчав, он пригладил свои аккуратно постриженные волосы и кивнул.

– Имейте в виду, – без намека на волнение произнес он, – это не является признанием в воровстве. Есть закон, и я не обязан оговаривать себя. Но я понимаю, что мой долг сообщить, кто там был. Безусловно. Это был доктор Антрим.

Глава восемнадцатая

Пять ответов

Дождь все еще шел. Г. М. с усилием откинулся на спинку стула. Что бы он ни думал и ни чувствовал, на его угрюмом невыразительном лице ничего не отразилось.

– Так это был доктор Антрим? Откуда ты знаешь, сынок? Ты его видел?

Теперь, когда страх покинул его, Бауэрс перестал сдерживать себя.

– Нет, но у меня есть уши, верно? – произнес он. – Они были в гостиной в задней части дома за закрытой дверью. Я слышал, как они разговаривали. По крайней мере, я слышал шефа. У него такой голос, который невозможно перепутать ни с каким другим. И он пару раз назвал своего гостя Антримом.

– Вот и все… – проворчал Г. М. – Проводи его, – бросил он сержанту Дэвису. – И потом свяжись, наконец, с мистером Джозефом Серпосом. Подожди минут пять и приведи его сюда.

Стоун на протяжении этого разговора сидел, откинувшись на спинку стула со скептическим, но добродушным видом. Его лицо слегка раскраснелось, а пенсне поблескивало.

– Позвольте, сэр, – наконец обратился он к Г. М., изящным жестом протягивая ему зажженную зажигалку. – Мне выпала честь, – продолжил он как оратор на праздничном

приеме, – стать свидетелем работы британской полиции; я знаю, это будет весьма интересно моим коллегам на родине. Я собираюсь выступить с речью на эту тему. Но есть один вопрос, всего один, который я хотел бы задать вам. Во имя Иисуса, кто виновен?

Когда Г. М. откинулся на спинку стула, его круглое лицо излучало веселье и радость. Он выглядел как человек, который знает ответ в игре «угадайка», и это сводит с ума остальных игроков. На нас это произвело именно такой эффект.

– Ну да, ну да, – произнес Чартерс и принялся расхаживать по комнате; его плечи отяжелели, глаза слипались; казалось, будто в него проник рассвет и лишил его рассудка.

– Этого не может быть, – наконец сказал он, – говорю тебе, этого не может быть! Раньше я думал, что я умный человек. Я больше так не думаю. Послушай, Мерривейл: теперь, после беседы с Бауэрсом, будем ли мы играть в нашу привычную игру «виновен или не виновен»? Если так…

– Мы сделаем нечто лучшее, – решительно сказал Г. М. – Вот!

Он протянул руку и взял со стола блокнот с бланками рецептов, который он развернул передо мной.

– Хм. Прошу прощения, но нам придется воспользоваться бланками для рецептов Антрима, это проще всего. Оторвите несколько штук и раздайте по кругу. У всех есть карандаши? Я хочу, чтобы каждый из вас записал имя человека, которого вы считаете виновным.

– Прежде чем мы увидим Серпоса? – быстро спросила Эвелин.

– Конечно. Прежде чем вы увидите Серпоса. Старый добрый Серпос весьма загадочная фигура в этом деле… Имейте в виду: когда вы будете писать, я не хочу, чтобы вы гадали. Не делайте поспешных выводов только потому, что вам кажется это неправдоподобным. Если у вас нет каких-либо стоящих доказательств, вообще ничего не пишите. Я хочу, чтобы вы приложили все возможные усилия и увидели то, что находится прямо у вас под носом. Запишите имя и мотив – именно здесь большинство из вас «споткнется», – а также улики, которые это подтверждают. – Он моргнул, глядя на Стоуна. – Хочешь участвовать?

– Скорее да… Я не против, – согласился Стоун и наморщил лоб. – И все же, похоже, сегодня вечером я ошибся. Я думал, что за этим стоит Кеппель. Но теперь мы знаем, что он не мог этого сделать…

– Да, – сказал Г. М., – мы знаем, что он не мог этого сделать.

Я обошел участников, раздавая листки, а Стоун принес для всех карандаши. Проходя мимо Г. М., я нерешительно остановился; с издевательской усмешкой на лице он раскрыл и закрыл ладонь, и я отдал ему один из листков. Затем, прежде чем снова сесть, я открыл французское окно. Снаружи доносился глухой шум дождя, и чистый влажный воздух ворвался в комнату.

Все сосредоточились, будто это была какая-то головоломная игра. Думаю, никто из нас не забудет, как мы сидели за столом вокруг черепа в кабинете врача. Почти на цыпочках я вернулся к своему стулу, словно опасаясь спугнуть мысль, которая неожиданно пришла мне в голову. Положив листок на подлокотник кресла, я стал быстро писать, но продолжал поглядывать на Г. М. Тот взял с подноса на столе ярко-синий карандаш и тоже начал писать, пуская клубы дыма и прикрыв один глаз; его размашистый почерк был весьма корявым. Если не считать дождя, в комнате было очень тихо…