Убийство по-китайски

Попандопуло Анастасия

«…Хочу спросить у вас совета. Наш общий друг, Борис Михайлович, тоже часто бывает у Дмитрия. Встречаясь с Дмитрием после таких рандеву, я вижу, как в Дмитрии растет желание обелить себя. Я хочу верить, что он действительно невиновен, но все факты говорят об обратном. Я совсем запуталась. Если он виновен – вижу свой долг в том, чтобы помочь ему прийти к Богу, покаяться, принять суд людской и наказание, которое я с ним разделю, ибо и моя вина во всем произошедшем есть (и не утешайте меня, мой великодушный друг, я могу видеть вещи такими, какие они есть на самом деле). Один день Дмитрий почти сознался мне в преступлении (о, прошу вас, сохраните это в тайне ото всех!). Мы вместе уже писали повинное письмо, и душа моя болела, но и ликовала, видя готовность каяться и глубокое сокрушение моего друга, однако потом… он бросил записку и стал вновь уверять в своей невиновности. Не знаю, что и думать. В смятении

чувств и мыслей надеюсь на вашу помощь. Ах, если бы вы представили мне свои резоны! Если бы я могла увидеть все происходящее вашими глазами…»

Бедная Ольга Михайловна. Что мог я сделать? Я пересказал ей источник наших с Борисом сомнений – источник достаточно хлипкий, что стало мне очевидно при перенесении всех этих психологических разборов личности Дмитрия на бумагу. Ольга Михайловна, помнится, поблагодарила меня, однако, разумеется, ее терзания мне прекратить не удалось. Тут еще похороны. Бледная, сильно исхудавшая, стояла она в церкви под руку с Александром, в окружении первых лиц губернии. Ловила на себе короткие оценивающие взгляды, слышала торопливые шепотки за спиной. Хуже всего было то, что даже в собственной семье не нашла она поддержки, а Александр чуть не в лицо пенял ей за скандальную ситуацию с арестом Дмитрия. Иван Федорович, и без того человек достаточно замкнутый, полностью отдалился от семьи и погрузился в свои неведомые дела. В довершение всего китайцы сразу после похорон весьма церемонно и холодно попрощались и съехали в гостиницу, да еще с такой поспешностью, будто боялись чего-то. Как ни странно, единственным, в ком нашла Ольга Михайловна поддержку и утешение (кроме, смею надеяться, вашего покорного слуги), был князь Илья Ильич Оленев-Святский. Князь Илья по приглашению Александра часто бывал в доме Трушниковых. Надо признать, что своим легкомыслием и цинизмом он смог несколько разрядить тяжелую обстановку. Поведение и высказывания его были столь скандальны, столь вызывающи, что это даже развлекало несчастную хозяйку. Так он, нисколько не смущаясь, в первый же вечер стал рассуждать о видах каждого из членов семьи на наследство, прикидывать суммы и даже предлагал потребовать вскрытия духовной до похорон. И, казалось, был крайне расстроен замечанием Ивана о том, что поверенный отчего-то просил немного повременить, что какие-то детали требуют уточнения и оглашение состоится не ранее чем через неделю. Также князь, не смущаясь, вел разговоры о возможности для Ольги Михайловны составить выгодную партию и даже предлагал в свахи свою кандидатуру. Впрочем, все это произносилось князем с такой непередаваемой светской наглостью, что на него не обижались, и только Ивана он бесконечно раздражал. Каждый вечер князь играл.

18

Уже после похорон, день на второй-третий, я и Борис были приглашены к дяде. Мы поговорили про Дмитрия, но я видел, что дядю гнетет что-то еще. Я рискнул и спросил прямо. Выяснилось, что ко всем проблемам добавилась новая трагедия – в Петровском наложил на себя руки поручик Лазовский.

– Мало мне одного трупа, да еще с таким скандальным делом. Так вот, пожалуйста. В полку самоубийство!

– Что же вы думаете, есть связь? – сразу напрягся Борис.

– Боже сохрани! – скривился дядя. – Конечно, связи нет. Еще не хватало. Поручик записочку оставил, что-то там про честь и имя. Как все они – дураки проигравшиеся – поступают.

Я охнул.

– Вот-вот. Ужасайся. Это все игра, будь она неладна. Игра и вечная наша армейская скука. Думаете, если я – военный, так и не вижу ничего дурного в службе? Вижу. Еще как вижу. Однако ж от скуки до беды путь не короток. Если бы не князь… Я слышал, вы, Борис, с ним виделись? Поделитесь впечатлениями.

– Впечатления плохие. Однако ничего конкретного поставить в вину не смогу. Встретились мы с ним в Офицерском клубе в Петровском. Я туда попал по приглашению полковника (мы знакомы), хотел поговорить с Тюльпановой. Она в тот день в клубе петь вроде должна была.

Дядя покивал. Про идею Бориса о чрезвычайной важности Варвары Тихоновны для следствия он знал хорошо.

– И что же, встретиться с ней вам не удалось, полагаю?

– Да, к сожалению. Зато я имел интересную беседу с князем…

Когда Борис пришел в клуб в тот вечер, основная игра еще не началась. Лакеи заканчивали расставлять напитки в буфете, проверяли колоды, зажигали свечи. В основной зале игра шла только за одним столом и по маленькой – в рублевую «железку». Офицеры и редкие гости только начинали собираться. Несколько старых завсегдатаев курили, сидя в потрепанных креслах. Кто-то брякал на гитаре в соседней «музыкальной» комнате, остальные же, не занятые собственно игрой, следили за ее ходом, изредка обмениваясь комментариями. Дверь в «инфернальную» – комнату,

в которой играли на большие деньги, – была затворена. Борис прохаживался вдоль столов. Игра его не интересовала вовсе, а вот реакция людей на нее, по его признанию, занимала сильно. В клуб он пришел в надежде встретить здесь Варвару Тихоновну, которая под разными предлогами уже дважды отказалась принимать его дома, однако время шло, а Тюльпанова не появлялась. Старый лакей, давно служивший в клубе, пожимал плечами да со значением поглядывал на спиртное в буфете. По всей вероятности, объявленные выступления уже и раньше срывались. То ли от досады, то ли в надежде на чудо, но Борис не уезжал и все ходил и ходил по наполняющимся гостями комнатам. Игра усиливалась. Вот еще два стола заполнились. Ставки по три рубля. Вино, закуски, шелест карт. Азарт еще не в полной мере овладел игроками, хотя кое-где уже проступали его стигматы: тут излишняя бледность молодого лица, там лихорадочный блеск глаз, подрагивающие пальцы. На фоне остальных игроков Борис выделил смуглого офицера в дорогой черкеске да низенького потертого вида унтера с длинным острым носом на отекшем бабьем лице. Хоть были они крайне между собой не похожи, что-то одинаковое проскальзывало в их повадках. Он уже хотел было поискать полковника Смирницкого, по приглашению которого был допущен сегодня в клуб, и порасспросить его об этих посетителях, когда раздался гонг, игра на время прекратилась, и по клубной традиции гостей пригласили пройти в ресторан на легкий ужин.

Игроки нехотя отрывались от карт, подводили первые итоги. Хотя клуб был офицерским, Борис отметил и приличное количество фрачных гостей. Было видно, что большинство штатских в клубе новички – гости, как и сам Борис. Они не имели в ресторане закрепленных мест и, пытаясь составить компании, шумно переговариваясь, передвигали стулья между накрытыми столами, суетились и путали официантов. Борис замялся в дверях. Неожиданно его окликнули. К нему пробирался Александр. Обогнув несколько столиков, он подхватил Бориса под руку и потащил в дальний угол залы.

– Самулович, какая неожиданность! – почти кричал он, стараясь перекрыть звук оркестра. – Вот никогда бы не подумал, что вы захотите играть. Впрочем, сейчас здесь все собираются. Пока (!) собираются. Представляете, эти солдафоны стали надоедать Илье. Так что мы переезжаем. Да. В Охотничий клуб в центр города! Вы не член? Жаль, но, уверен, что-нибудь можно устроить. Пойдемте, пойдемте.

Он протащил его почти до самого выхода из столовой, откинул штору и протолкнул в небольшую уютную ложу.

– Пожалуйста, доставил! Получите.

Он как-то неуместно засуетился, мелко захихикал, подталкивая Бориса в правый угол комнаты. Там за маленьким круглым столом сидел князь Оленев. Борис сразу это понял, хотя князь оказался немного старше, чем думалось Самуловичу раньше. Если честно, то по первому впечатлению Оленев даже разочаровывал. Был он невысок, худ. Лицо, хотя и с правильными чертами, вовсе не было «демонически красивым», как шептали некоторые барышни. Пышные усы были еще темны, а вот в волосах уже поблескивала седина. Кроме того, князь начинал лысеть, что, видимо, пытался скрыть, зачесывая волосы высоко наверх. Борис снова скосил глаза на Александра и увидел те же зачесы, только без потребности прикрыть залысину. Князь, казалось, заметил и правильно трактовал взгляд Самуловича, поскольку усмехнулся в усы, пригладил виски и, наконец, сделал знак рукой, приглашая присесть к столу.

– Садитесь-садитесь, доктор, – суетился Трушников. – Что, Илья, ты доволен? Только говорили – и вот, пожалуйста. A bon chat, bon rat. [23]

– Ох, оставь меня со своим французским, Саша. Да и сам, наверное, можешь пойти проветриться. Посмотри, как там… ты знаешь.

– Но…

Александр явно был раздосадован, однако тряхнул головой и покорно нырнул через шторы в зал.

– Я никому не могу верить, кроме тебя, – лениво бросил ему вслед Оленев и побарабанил пальцами по столу.

23

Хорошей кошке хорошую мышку – аналог «На ловца и зверь бежит» (фр.).

Повисло молчание. Князь спокойно разглядывал Самуловича, будто решая в уме некую задачу либо пытаясь классифицировать увиденное по одному ему известной системе. Вообще эта привычка князя смотреть на собеседника в упор многих смущала. Некоторые даже находили ее неприличной, а молодые девушки (я не раз видел впоследствии) покрывались румянцем и потом долго говорили о «необыкновенных, магнетических и фраппирующих серых глазах». Наконец хозяин кабинета сделал знак лакею. Тот разлил шампанское и подал рюмку Борису.