Убийство в ЦРУ

Трумэн Маргарет Мэри

— Русские.

— Или некая разновидность таковых.

— Для меня это неприемлемо, во всяком случае, пока. Войны меж нами нет. И потом, какую такую депешу должна была Барри везти, что подвигла их на столь крайнее действие?

Доктор пожал плечами.

— А что у нее было с собой?

— Откуда мне знать?

— Я думала, что она у вас на контакте.

— Так было, только я никогда не знал, что находится в портфеле. Мне его вручали запечатанным, таким я его и передавал ей.

— Это я понимаю, но…

— Послушайте, мисс Кэйхилл, — Толкер подался

вперед, — мы, кажется, ушли далеко в сторону, далеко за пределы того, что реально произошло. Я знаю, что вы кадровый сотрудник ЦРУ, но я таковым не являюсь. Я психиатр. Этим зарабатываю на жизнь. Это моя профессия. Много лет назад коллега предложил мне подумать о том, чтобы стать доверенным врачом ЦРУ. Все это означало, что, когда кому-то из Управления потребуется медицинская помощь по моей специальности, они могут свободно обращаться ко мне. Только это и ничего больше. Множество медиков: хирургов, патологоанатомов, кардиологов и всяких прочих — прошли проверку и получили допуск в Управление.

Кэйхилл склонила голову набок и спросила:

— А как же то, что вы были контактом для курьера вроде Барри? Это не по вашей специальности.

Улыбка его была дружеской и успокаивающей.

— Со временем меня попросили присматриваться ко всякому, кто отвечал бы их представлениям о подходящем курьере. Барри подходила: часто ездила за границу, особенно в Венгрию, незамужняя, не отягощена глубоко скрытыми тайными пороками, которые могли бы ее скомпрометировать, плюс ко всему ее влекло к приключениям. Деньги ей тоже нравились, деньги ниоткуда, нигде не учтенные, шальные деньги, какие можно тратить на тряпки, украшения и прочие безделушки. Для нее это было всего лишь забавой.

Последние слова резкой болью отозвались в сердце Кэйхилл, она даже, чтобы унять ее, глубоко-глубоко вздохнула.

— Что-нибудь не так? — спросил Толкер, заметив, как боль исказила ее лицо.

— Барри умерла. Вот вам и «всего лишь забава».

— Вы правы. Простите.

— Вы чувствуете себя хоть как-то… что вы чем-то виноваты, втянувши Барри в занятие, которое привело ее к смерти?

На мгновение ей показалось, что глаза его способны подернуться влагой. Глаза не затуманились, зато голос наполнился печалью.

— Сам об этом часто думаю. Жалею, что уже не вернуть тот день, когда я предложил ей службу у вашего нанимателя, что нельзя забрать назад мое предложение. — Он вздохнул, поднялся, потянулся, хрустнул пальцами. — Такое невозможно, а я всегда говорю своим пациентам, что затевать игру в «что-если» глупо, если не безумно. Так и случилось, она умерла. Прошу прощения, но мне нужно уходить.

Он проводил ее до двери. Возле нее они задержались, взгляды их встретились.

— Барри была права, — сказал он.

— В чем?

— В том, что ее подруга красива.

Кэйхилл потупила взор.

— Надеюсь, я вам хоть чем-то помог.

— Да, конечно, и я признательна.

— Вы не отказались бы поужинать со мной?

— Я…

— Пожалуйста. Возможно, нам есть еще о чем поговорить, что касается Барри. Теперь я уже чувствую себя спокойно. Поначалу, когда вы только приехали,

был настороже: думал, будете всякие сплетни вынюхивать. Нельзя было опускаться до такого. Закадычная подруга Барри сплетнями не может заниматься. Ну, как насчет ужина?

— Не исключено, — сказала она. — Да, пожалуй, это было бы славно.

— Завтра вечером?

— Э-э, да, прекрасно.

— Вас не затруднит подъехать к семи? В шесть часов у меня групповой сеанс. Как только они уйдут — я свободен.

— Семь часов. Я буду здесь.

Она ехала к дому, осознавая две вещи. Во-первых, он сказал ей все то, что она так или иначе все равно узнала бы. А во-вторых, ей очень хочется снова с ним встретиться. Вторая мысль беспокоила ее, поскольку ей никак не удавалось отделить свое негаснущее любопытство по поводу смерти Барри Мэйер от его личного — чисто мужского — обаяния.

— Хорошо провела вечер? — спросила ее мать.

— Да.

— Ты завтра на ночь в городе останешься?

— Еще на несколько ночей, мам. Так будет легче с делами управиться. Я завтра обедаю с матерью Барри.

— Несчастная женщина. Передай, пожалуйста, ей мои соболезнования.

— Передам.

— С Верном встретишься?

— Не знаю. Возможно.

— Забавно было вчера снова увидеть его за ужином в нашем доме, как тогда, когда вы в школу ходили и он все крутился вокруг, надеясь, что его пригласят зайти.

Кэйхилл засмеялась:

— Он был славный, я и забыла, какой он славный.

— Что ж, — сказала мать, — у таких симпатяшек, как ты, одна забота: отбирать и выбирать среди всех этих молодых людей, что бегают за вами.

Кэйхилл обняла мать и сказала:

— Мам, я уже больше не девочка, а батальон мужчин за мной хвостом не бегает.

Мать отступила на шаг, улыбнулась и пристально глянула на дочь.

— Не лукавь со мной, Коллетт Кэйхилл. Я ведь твоя мать.

— Это я знаю и страшно тебе признательна. Мороженое у нас есть?

— Купила тебе сегодня. Ромовое с изюмом. С венгерскими добавками у них кончилось.

11

На следующее утро Кэйхилл, взяв напрокат машину, отправилась в город, сняла номер в гостинице «Вашингтон» на углу 15-й улицы и Пенсильвания-авеню, не самой лучшей гостинице в Вашингтоне, но довольно уютной. К тому же дорогой воспоминаниями. На плоской крыше гостиницы находился ресторан с баром, откуда открывался вид на Вашингтон ничуть не хуже, чем с любого другого места в столице. Там Кэйхилл четыре раза отмечала славный день Четвертого Июля [8] с друзьями, которым удавалось по знакомству заполучить в этом ресторане столик на самый «забитый» вечер в году и четырежды полюбоваться на праздничные зрелища, какие по случаю дня рождения нации способен устроить только Вашингтон.

8

День независимости, самый значительный национальный праздник США.