Убийство в «Долине царей»
Шрифт:
— Сушке толстые не нравятся. Ты не представляешь, как важно для меня, когда он замечает, во что я одета, как причесана и чем пахну. Так приятно ходить с ним под руку и чтоб оборачивались нам вслед. А этот, бывший муж, всегда несся впереди и думал о своей науке. А обо мне кто подумает? Какая наука?
— Ну а Константин тут при чем? Зачем ты его с толку сбила?
— Все-таки пронюхала… Но правда же он хорошенький!
— У тебя характер женщины общественного гарема. Ведешь себя так, что с мужиков при одном твоем появлении штаны сами собой
— Да нужны мне твои Кости! Уж если у меня такой характер, то он просто неудачно кастрированный евнух. К тому же храпит, как сто пьяных сапожников. Иной раз так и тянет засунуть ему соску, чтобы притих. Вот Сушка выпить не дурак, а Кости — именно что дурак, то есть все подряд и с кем попало. Как он жив до сих пор! И головы на плечах у него нет, и вряд ли достанет. Если только отнимет… Для тебя же старалась, по большому счету, и научила кой-чему. Бывший муж называл это на китайский манер: «Зажженная свеча по ту сторону холма». Рассказывать не буду — испытаешь.
— Наивная ты и подлая от глупости.
— Ничего я не подлая. Просто хотела силы попробовать. Жалко, что ли?
— По-моему, все твои близкие и знакомые обречены на какое-нибудь несчастье.
— А что делать? Умываться по утрам слезами и ломать руки от горя?
— Тебе лучше всего пойти отсюда в другой бар. Этот ты уже попробовала, да и ферфлюхтеры на выход подались: слишком тут прилично и скучно для них. Может, догонишь?..
— А ты впредь причесывайся осторожней, не буди в голове перхоть…
— Вы в какой палате?
— Верхней, разумеется, последнего созыва.
— А номер?
— Это у врачей спрашивайте, нам номера ни к селу ни к городу.
— И что же вы как депутаты делаете?
— Да как положено законом — ничего не делаем. Усугубляем обстановку и требуем каждому депутату по отдельной палате, но шепотом, чтобы президент ничего плохого о нас не подумал и танки в коридоре не поставил.
— Как ваше самочувствие? Говорят, на поправку?
— Мне тут от уколов полегчало, голова ясная, пустая, только вижу все в черно-белом виде, а остальное — хорошо на нюх и ощупь. Жизнь стала тихая, рассудительная, и на помойки ходить спозаранку не надо, хоть и тянет по привычке. Одну как раз из моего окна видно. Такая она аппетитная, и роется в ней кто-нибудь круглосуточно… Вечером нам телевизор включают — загляденье, а то уж забыла, на что он похож. Жаль, кино смотреть противопоказано: там одни сцены насилия и убийства, — только новости, культуру и спорт. Наши бабки, мозгами парализованные, уже многих американских баскетболистов по росту узнают, тыкают, пальцем тычат, слюни от счастья пускают…
Сегодня вот газету вслух читали о том, как метеорит убил двух прохожих и американские фермеры приехали, чтобы грамотно провести у нас конкурс на самое красивое вымя. Но это — совершенно секретно от врачей. После прочтения сжечь под одеялом и в присутствии понятых варить пепел на медленном огне до полной готовности.
— М-да… При обыске вашей квартиры у постояльцев изъяли оружие. Вы знали, что они вооружены?
— А как же!
— Сами не баловались?
— Баловалась.
— На улицу с собой брали?
— Брала.
— Зачем?
— Бомжей пугать, чтобы не приставали. С утра портвейну насосутся и к обеду, как солнышко пригреет, под юбку лезут. Чего им там надо? Чего ищут?
— А стрелять не приходилось?
— Упаси Бог. Да и в кого? Вот терять — другое дело. Однажды здоровый такой, тяжелый пистолет носить устала и обронила специально. Квартирант меня поколотил и сразу съехал. Как там, кстати, моя квартира?
— Опечатана.
— Это хорошо. Старшая медсестра хочет опекунство надо мной взять и у меня прописаться: ей с ребенком жить негде. Раньше она жила с мужем ровно тридцать лет и три года и потом столько же ночевала в разбитом корыте, а потом муж в обход законов приватизировал корыто и ее с ребенком выгнал. Сюда поп раз в месяц приходит и талдычит ей: «Терпи». А она ни в какую, бегает по палатам злая и кричит: «Все равно у кого-нибудь пропишусь, чтоб мне пусто было!» Но клятва ее — какое-то прошедшее в будущем. Говорю вам как бывший учитель русского языка. Кроме того, я в совершенстве владею языком народной дипломатии. У народной дипломатии был язык, а я отняла и теперь владею в совершенстве… Впрочем, отец Евлампий от медсестры не отстает. Не в том смысле, что дальше терпеть советует, а в том, что глупости говорит. Недавно пришел и объявил: «Иисус Христос любит вас до боли».
— А где глупость?
— Пока не больно — любит, а ну как дело до боли дойдет?.. Опять же к Богу обращается в повелительном наклонении, и вроде молится, а приказывает, как солдату: хлеб дай, долги прости, от лукавого избавь. И это он называет смирением! И других учит! А внизу на перекрестке вой стоит: регулировщик бросил пост и князья мух в машинах трубят похоронный марш о втором пришествии.
— Хороши ангелы!
— Но ведь трубят.
— Помните наш прошлый разговор?
— Смутно, я тогда не в себе была, врачи говорят.
— Вы никого из участников тех событий прежде не встречали?
— Хлебом-солью? Где?
— В жизни.
— А зачем встречать? Я их в гости не звала.
— Ну а кто стрелял — опишите еще раз.
— Да не Видела я: с неба на нее упала туча.
— Значит, это была она, а не он?
— И уж наверняка не оно.
— А как она выглядела до падения тучи? Нос картошкой? Маленькая? Беленькая? Черненькая?..