Убийство в морге
Шрифт:
Вертухай, очевидно, подглядывавший в глазок на двери за всем происходящим, открыл дверь и увидел лежащего на унитазе Поворова.
— Этот опять лежит на параше?
— Припадочный! — издевался Хрусталев. — Без параши не может. Говорит: здесь единственное место, где чистый воздух.
— Да! — согласился надзиратель. — Накурено у вас, хоть топор вешай.
Поворов простонал, приходя в себя; сзади, на его джинсах расплывалось, все увеличиваясь в размерах, темное пятно.
— Ему два раза
— Вы его случайно не трахнули всей камерой? — спросил вертухай.
— Что ты, начальник! — засмеялся Хрусталев. — Как можно! Это же нарушение правил внутреннего распорядка…
— А почему у него сзади кровь сочится? — не верил надзиратель.
— Геморрой лопнул! — нагличал Хрусталев, честно глядя в глаза вертухаю.
Надзиратель поднял Поворова с унитаза и встряхнул его.
— Пойдем, покажу врачу!
Как только за ними закрылась дверь, Айрапетян с удовольствием предупредил Хрусталева:
— Заложит тебя опущенный!
— Не заложит! Куда денется? Будет молчать в тряпочку, — засмеялся Хрусталев. — Кому охота в карточке иметь соответствующий шифр? Все тайное рано или поздно становится явным.
— Психолог! — осудил его Кузин.
Хрусталев обернулся к нему:
— Что же вы не вступились? Не защитили бедного юношу?
— «Юноша бледный со взором горящим…» — процитировал Кузин пришедшие неожиданно на ум стихи. — Не люблю насильников!
— Пусть на своей шкуре прочувствует! — поддержал друга Великанов.
— Верно, дядя! — обернулся к Великанову Хрусталев. — Умри сегодня, а я — завтра! Следуй своему правилу, в зоне не пропадешь!
Хрусталев, очень довольный своим утверждением в камере, подошел к Телку, сидевшему скромно на крайней койке, и присел рядом.
— А ты откуда меня знаешь? — спросил он подозрительно.
— Кто твою наркоту не знает? — дипломатично ответил Телок.
— По какой статье идешь? — довольно спросил Хрусталев.
Он был уже почти уверен, что захватил власть в камере в отсутствие Григорьева, с которым никогда не стал бы драться за эту власть.
— Спроси у прокурора! — непочтительно ответил Телок.
— Тебя научить вежливости? — надменно спросил Хрусталев.
Очень хотелось Телку отлупить этого хлыща.
«Правильно говорил следователь, дутый авторитет, и больше ничего!»
Но Телок вспомнил и уговор со следователем: подружиться с Хрусталевым и вместе с ним устроить бунт в камере.
— У меня целый букет: от рэкета до разбоя…
Хрусталев был доволен, что Телок «встал под него», и уже разговаривал с ним снисходительно, как покровитель:
— Солидно!.. Срок канал?
— На малолетке!
— Понятно! По закону идешь по первому
— Это уж как пить дать! — согласился Телок, тяжело вздохнув.
— Держись меня, не пропадешь! — предложил Хрусталев. — Странно, что тебя сунули в общую камеру, а не на «спец».
— Сам удивляюсь! Но ты не распространяйся о моих художествах…
Со стуком откинулась кормушка, и раздался зычно-призывный голос вертухая:
— Получить книги!
Задержанные оживились, стали собирать уже прочитанные книги.
Маленький, ахнув, стал лихорадочно перелистывать недочитанную книгу.
— Можно не сдавать? — спросил он у надзирателя. — Я еще одну не прочел.
— Порядок такой! — не разрешил надзиратель. — Сдал книги, получил книги!
Айрапетян успокоил Маленького:
— Тимофей, сдавай книгу, я расскажу тебе, чем там дело кончилось.
Великанов собрал все книги, которые были выписаны на камеру, и отнес к кормушке.
Надзиратель взял у него стопку книг и отдал стоящему рядом с ним заключенному, работающему в библиотеке.
Библиотекарь положил прочитанные книги в тележку, на самый низ, а с верху тележки достал по списку новые книги, те, которые заказали в камере номер двести шесть.
Надзиратель взял у него эту стопку взамен старой, просмотрел каждую — нет ли запрещенных записок, и отдал всю стопку уже Великанову.
— Читайте, завидуйте!
И захлопнул кормушку. Ему еще нужно было обслужить не одну такую камеру в своей зоне.
Великанов положил всю стопку книг на стол и стал читать названия книг:
— Кто заказывал «Критику чистого разума»?!
— Давай сюда! — удивил всех Сойкин.
Настолько удивил, что сдержанный Кузин не выдержал и пошутил:
— Здесь про критику оглоблей и колом не написано!
Сойкин с книгой пошел на свою койку у окна, но по дороге все же огрызнулся:
— Ладно тебе, поэт-юморист!
Хохотнув над Сойкиным, Великанов продолжал вычитывать названия:
— Карамзин, «История государства Российского», том десятый. Кто заказывал?
— Я первый том заказывал! — сознался Кузин. — Может, кто еще десятый?
— Будет тебе, Сергей Сергеевич, библиотекарь в такие тонкости вникать, — утешил Кузина Великанов. — У него первый — значит в первой десятке. Как раз и получилось — десятый.
— Хотелось хоть в Бутырке историю с самого начала изучить. На воле все некогда было, суета одолела, мельтешня…
— Десятый — самый интересный! — вмешался Рудин. — Или восьмой? Точно не помню. О зверствах Ивана Грозного. Хотя какие там зверства, если сравнивать с нашим веком? Я имею в виду в процентном отношении…