Уцелевший
Шрифт:
— Рази каменьем! — настойчиво и властно повторил голос.
Родриго склонился, совершенно позабыв о поврежденной ноге, подобрал валявшийся рядом булыжник фунтов десяти весом, вознес над головой и, подпустив упыря на двойное расстояние вытянутой руки, что было силы метнул округлый гладкий снаряд в широченную грудную клетку.
Раздался чавкающий хруст. Вурдалака остановило и отшвырнуло, однако же, так быстро бежал он, и столь тяжким оказался, что не рухнул при встречном столкновении, которое свалило бы сильнейшего из живых.
Не рассуждая, повинуясь
Ухватив обтянутый кожей эфес оберуч, Родриго быстро, как умел, обрушил на вурдалака два полосующих удара. Первый отсек чудовищную клешню. Второй — наотмашь, без остановки — снес болотной твари череп.
Гадина, как ни в чем не бывало, кинулась на испанца.
Уже убежденный в победе, Родриго наверняка не успел бы осознать происходящее и погиб, однако незримая ладонь отшвырнула его в сторону. Промахнувшийся упырь с разгону стукнулся о каменную стену, и весь фасад разрушенной часовни сотрясся.
Испанец перекатился, вскочил, широким взмахом клинка — с потягом — резнул страшилище по ногам. Левая отвалилась тотчас. А когда вурдалак прыгнул вослед отпрянувшему Родриго, надрубленная правая конечность тоже переломилась, не выдержав тяжести. Упырь грохнулся оземь.
Словно боясь не успеть, кастильский рыцарь безудержно кромсал мечом уже четвертованную тушу и остановился, только полностью разъяв ее на куски...
Попятился. Застыл. Нагнулся.
Изнуренный, изнемогший, Родриго де Монтагут-и-Ороско стоял скрючившись в три погибели средь поляны, освещаемой белым, вырвавшимся, наконец, из облачной пелены месяцем, и блевал.
* * *
— Эрна, — прохрипел он минуту спустя. — Эрна!
Ответа не последовало.
— Эрна, это ты окликала меня?
— Эрна спит, — раздались негромкие серебристые слова. — Так несравненно лучше и для нее, и для тебя, и для меня.
Испанец подскочил.
— Кто здесь? — выдохнул он полубеззвучным шепотом.
Голубое свечение затеплилось в нескольких футах впереди, меж Родриго и разрушенной часовней. Оно возносилось над примятыми лесными травами прозрачным переливающимся коконом, имевшим в высоту футов семь с половиной.
— Очисти клинок от скверны и вложи обратно в ножны.
— Кто здесь? — повторил испанец, чувствуя ужасную слабость после небывалой схватки, однако почему-то не испытывая ни малейшего страха.
— Друг и защитник.
— Это ты наставлял меня во время боя?
— Да. И это я погрузил баронессу в сон, когда смрадный враг объявился на поляне.
Внутри кокона возникла и четко вырисовалась
Не задавая новых вопросов, рыцарь трижды вонзил меч в почву, в одно и то же место, с каждым разом утапливая лезвие глубже и глубже. На третьем ударе крестовина дошла до упора. Кастилец провел обеими сторонами клинка по траве, поднялся, обтер надежную толедскую сталь о рукав и вернул в ножны, пристегнутые к широкому поясу буйволовой кожи.
Лишь сейчас он внезапно понял, что боль в поврежденной ноге исчезла бесследно.
— Это я исцелил тебя в начале схватки, — сказал незнакомец, благожелательно улыбнувшись. — Ты дрался за правое дело, сам того не ведая; и, себя не жалеючи, оборонял беззащитную... Сегодня я доволен тобою.
— А раньше? — непроизвольно спросил Родриго.
— Раньше ты огорчал меня. Ты жил, как свинья...
— Полегче! — вскинулся неукротимый кастилец.
— Это правда. Мы храним подопечных, как умеем: обороняем от клинка, от копья, от пики, протазана, боевого цепа, кулака. От кинжала в ночи, от язвы, разящей в полдень, от...
— Девяностый псалом, — улыбнулся Родриго.
— Не смей шутить и ерничать, — прервал незнакомец. — Лишь в исключительных обстоятельствах может хранитель предстать хранимому и заговорить с ним. Ты понимаешь, кто я такой, Родриго?
Несколько мгновений испанец безмолвствовал, а затем неожиданно побледнел и глубоко, благоговейно поклонился.
— И не забывай о приставившем к тебе хранителя...
Родриго тщательно осенил себя крестным знамением и еле слышно прошептал «Отче наш».
— А теперь внемли. По воле чистейшего и непредвиденного случая в руки твои угодила вещь негожая и страшная. Тварь, искромсанные останки которой покоятся, наконец, у вот этой стены, шла по вашему следу исключительно для того, чтобы убить и отнять. Не для себя, разумеется, — прибавил незнакомец. — Для тех, кто натравил и науськал...
— Ты говоришь об амулете Торбьерна? — прервал испанец.
— О нем самом.
— Что это?
— Уцелевший талисман.
— Что?
— Поверь на слово, — грустно улыбнулся незнакомец, — чем менее ведаешь об Уцелевшем, тем спокойнее живешь. Однако, по неведению, или иным образом, а убрать этот предмет подальше от посторонних злобных глаз и, тем паче, рук, надлежит незамедлительно. Иначе могут приключиться бедствия, несравнимые ни с чем, бывшим доселе... Следуй за мною, Родриго...