Учебка. Армейский роман
Шрифт:
— Второй взвод, выходи строиться на улицу! — заорал Гришневич.
Кроме второго извода в казарме оставались еще остатки четвертого, и вскоре вся эта бесформенная масса цвета хаки хлынула к выходу.
Впереди Игоря спускались Мухсинов и Брегвадзе. Брегвадзе споткнулся и, чтобы не упасть, схватился за Мухсинова, едва не повалив казаха на ступеньки.
— Осторожно иды, зачем спешишь? — спросил Мухсинов.
— Иды, нэ стой! — раздраженно ответил Брегвадзе и толкнул Мухсинова рукой.
— Ты зачем дерешься? — возмутился Мухсинов и обернулся.
—
Мухсинов пожал плечами и пошел вниз. Едва он повернулся к Брегвадзе спиной, как грузин тотчас же поднял автомат и заехал прикладом Мухсинову по затылку.
— Ну что ты? Зачем так делаешь? — каким-то укоризненным и вместе с тем жалким тоном спросил Мухсинов и, потирая рукой ушибленный затылок, пропустил Брегвадзе вперед.
Грузин толкнул Мухсинова плечом и прошел мимо, высокомерно отвернув голову в другую сторону. Мухсинов обернулся и увидел в потоке курсантов Игоря. Ему стало стыдно, и казах как-то виновато пожал плечами:
— Дурак он — что взят?!
— Я тибе сэйчас покажу, кто дурак! — злобно крикнул снизу Брегвадзе.
Мухсинов замолчал и пошел вниз. Игорь хотел как-нибудь посочувствовать приятелю, но у него не было на это времени — вместе с человеческим потоком он оказался на улице и сразу же побежал к своему взводу.
На улице царил полумрак. Солнце вот-вот должно было взойти, но тяжелые, низкие тучи, покрывавшие восток, скрывали его первые пурпурные лучи.
— Смотри — небо на востоке какое-то интересное: будто бы грязной ватой заткнули дыру, через которую должно было взойти солнце, — шепнул Игорю Лупьяненко.
— Я тоже только что об этом подумал! — удивленно откликнулся Тищенко.
— Рты закрыли! — прикрикнул Гришневич, и курсанты испуганно замолчали.
Прибыли офицеры роты. Игорь еще не знал, что для их оповещения по тревоге используется сложная система посыльных, которые должны обойти все квартиры. Но обычно офицеры и сами знали, что должна быть тревога и уже были готовы заранее. А вот когда давали по-настоящему неожиданную тревогу, собрать их было не так-то просто. Кто-то куда-то уехал на ночь, кто-то слишком много выпил, и сразу же возникали трудности. Предшественник Томченко говорил в таких случаях коротко и ясно:
— Если ваш сосед пьян, несите его на себе, но в строй поставьте! Мне нужна стопроцентная явка!
Так и делали. Но вот был издан антиалкогольный закон и новый комбат майор Томченко всерьез предупредил — если кто будет пьяным во время тревоги, наказание не заставит себя долго ждать. Но неожиданные тревоги случались не чаще двух раз в три года, и пока никаких последствий для офицеров не было.
Майор Денисов довольно отметил про себя, что его рота построилась первой, и без лишних раздумий повел подчиненных в сторону учебного центра, где должна была производиться посадка личного состава на машины. Томченко же хотел вести батальон целиком, и ему не понравилась излишняя инициативность командира второй роты, но комбат промолчал.
В пятнадцать минут
— Смотрите, Атос остался, а все остальные ушли, — шепотом заметил Резняк.
— Как будто бы самый молодой, — улыбнулся Каменев.
— А что, Камень, так оно и есть — Атосевич самый молодой, — серьезно подтвердил Петренчик.
— Ну да?!
— Вот тебе и да! Из прапорщиков он моложе всех, а офицеры просто-напросто старше его по званию. Вот его с нами и оставили, — пояснил Петренчик.
— Сейчас я тебе, Петренчик, поясню, кого и для чего с вами оставили! — крикнул Гришневич, уловивший обрывок фразы, но так и не понявший ее смысла.
Петренчик почему-то решил, что сержант принял все на свой счет и испуганно затих.
Стояние и ожидание продолжались. Потихоньку вновь начали появляться офицеры.
— Наверное, план действий вырабатывали, — шепнул Игорь, увидев подошедшего ко взводу Мищенко.
— Ц-ц-ц, — щелкнул языком и засмеялся Резняк. — Ну и дурак же ты, Тищенко! Они просто в учебном центре грелись, чтобы с нами здесь на холоде не торчать!
— Резняк, закрой рот, душара! — сержант грозно сверкнул глазами.
Ему не хотелось, чтобы Мищенко, подходя ко взводу, услышал какие-нибудь разговоры. В противном случае капитан мог подумать, что Гришневич плохо поддерживает дисциплину. Взгляд сержанта был настолько красноречивым, что ни Резняк, ни кто-либо другой не решились больше разговаривать. Взвод встретил Мищенко гробовой тишиной, которая показалась капитану довольно гнетущей. Взводный решил, что взвод просто недоволен бесцельным ожиданием.
— Пока ничего точно не известно, но одно могу сказать твердо — на машинах мы никуда не поедем, — сказал капитан каким-то виноватым голосом, — но сам же рассердился из-за своей минутной слабости и решительно добавил, — Поэтому пока будем стоять до получения приказа. Расходиться нельзя! Стоять по стойке «вольно». Без нужды особенно не переговариваться, ну а если уж очень невтерпеж — говорить шепотом.
— Что же ещё делать, кроме как разговаривать?! — недовольно шепнул Тищенко на ухо Антону.
Так простояли еще полтора часа. Подошло время завтрака, но никаких намеков на отбой тревоги не было.
— Черт — может, вообще завтракать не будем?! — раздраженно проворчал Петренчик.
— Почему — может, как раз сейчас дадут отбой тревоги? — неуверенно возразил Доброхотов.
— Как же — дадут! А хоть и дадут — в столовую ведь с автоматом не пойдешь! А пока сдадим оружие, минут с сорок пройдет, как минимум. Вот и считай, когда мы будем завтракать!