Учитель
Шрифт:
– Конечно, ко мне и только ко мне, - улыбался врач.
– Как только результаты анализов будут готовы, сразу ко мне. Будем дальше заниматься вашим здоровьем.
– Хорошо доктор, - сказал старик, поворачиваясь к двери.
– Тогда я могу идти?
– Подождите еще минутку, - остановил его врач.
– Присядьте пока, - указал он на стул.
– Я вам направление на анализы выпишу.
– Ах, вот оно еще что, - пробормотал Александр Петрович, присаживаясь на край стула.
– Да это не долго. Минута и вы свободны.
– Ну, вот, - мгновение спустя врач протянул старику листочек.
– С этим в лабораторию на первом этаже. Только анализы
– Спасибо, доктор, - сказал Александр Петрович, забирая из рук врача направление.
– Теперь я могу идти?
– Теперь можете, - отозвался тот.
– Только не забудьте, как только получите на руки результаты анализом, сразу ко мне.
– Хорошо, хорошо, - сказал Александр Петрович, выходя в коридор.
– Не забуду.
Покинув кабинет доктора, старик спустился на первый этаж, забрал одежду из гардероба и вышел на улицу. Снег продолжал кружиться в воздухе. Мороз, словно забияка, щипал за нос и уши. Александр Петрович натянул шапку на голову и двинулся к остановке.
– Не все так страшно, как казалось,– подумал Александр Петрович. – Только хлопотно это все. Анализы неси, результаты жди, снова к врачу иди, а потом еще куда-то обязательно направят. Врачи любят это дело. Да только толку с их направлений, как с Шарика молока, - старик улыбнулся, вспомнив о собаке.
– Когда-то думал, что вот выйду на пенсию, буду отдыхать, телевизор смотреть, книжки читать. А оно как-то все не получается, разве что на телевизор все же время есть. Телевизор - это святое. Чтобы мы без него делали.
Александр Петрович подошел к остановке как раз вовремя, чтобы успеть на трамвай. Зайдя в салон трамвая, он примостился рядом с выходом, ехать было недолго, всего две остановки.
– Ну, что вы тут стали, - сказала девушка в норковом полушубке, обходя старика.
– Неужели пройти дальше в салон нельзя? Блин.
– Выхожу скоро, - попытался улыбнуться Александр Петрович, чувствуя, как его охватывает неловкость. Авось, и правда, надо было дальше пройти по салону.
– Что у вас, мужчина?
– спросила женщина-кондуктор, протискиваясь к старику.
– Пенсионное, - отозвался Александр Петрович.
– Показывать надо, - сказала женщина-кондуктор.
– Ну, что поделать. Надо, значит надо, - Александр Петрович полез во внутренний карман пальто за пенсионным удостоверением.
– Вот, - сказал он, доставая удостоверение.
Женщина-кондуктор бросила взгляд на удостоверение и двинулась дальше по салону.
– Что они все такие злые?
– подумал Александр Петрович.
– Лица кислые, словно щи объелись.
– Что за люди у нас в Украине? Ни помощи, ни сострадания не дождешься, замкнутые, завистливые, жадные, все под себя, да под себя. Что ж вы не наедитесь-то никак? Все вам мало. До чего люблю Украину, и до чего не нравятся люди, которые здесь живут. Прав Костя, народ у нас такой. Что в лоб, что по лбу, а ему хоть бы хны.
– Подайте Христа ради, - донесся спереди тонюсенький голосок.
– Кто сколько может.
Александр Петрович посмотрел вперед и увидел девушку-инвалида. Искривленное болезнью лицо, костыли под мышкой, одна нога короче другой. Александр Петрович содрогнулся.
– Что ж за жизнь у такого человека?– подумал Александр Петрович, доставая кошелек из внутреннего кармана пальто. – Если мы все жалуемся на то, что нас жизнь обидела, то, что же об этой бедняжке сказать?
– Подайте, пожалуйста, Христа ради. Кто сколько может. Пусть Боженька вас благословит, - неслось по салону.
Александр Петрович посмотрел на пассажиров. Кто-то протягивал калеке мелочь, кто-то гривну, две. Но таких было мало. Большинство замкнулось внутри себя, отгородилось от проблем окружающего мира и погрузились, кто в чтение, кто в слушание музыки в наушниках, а кто просто пялился в окно, словно никогда прежде не видел этих серых, мертвых, уродливых коробок-домов. Изредка они все же удостаивали калеку взглядом, кто сострадающим, кто жалеющим, а кто безразличным.
– Что же это за люди такие?!– пронеслось в голове у старика. – Люди ли это вообще? Ни сострадания, ни помощи. Нация эгоистов. Зомби какие-то.
– Помогите дяденька, - калека остановилась возле Александра Петровича, в глазах блеснули слезы.
– Конечно помогу, дитя, - отозвался старик, открывая кошелек. Пальцы принялись перебирать купюры - гривна, пару двушек, три пятерки, две десятки, две двадцатки, один полтинник.
– Что же дать?
– Александр Петрович задумался. – Две гривны? Может пять? Думаю, пятерки хватит… Но… но если я врачу на взятку пятьдесят гривен дал, то что ж я для этого ребенка жалею? Вот возьму и дам пятьдесят гривен. Стоп. Что ж это получается? За день сто гривен в минус. Нет, это не порядок. Я ж не денежный мешок, в конце концов. А я с чем останусь. Смотри какой, благотворительностью решил заняться. Тебе кто дал бы пятерку хотя бы. Надюша домой не пустит, если узнает. Дам ребенку пятерку. Этого будет достаточно. Я ж, правда, не бизнесмен какой, -Александр Петрович коснулся пальцами купюры в пять гривен, готовый вытащить ее из кошелька, но взглянув в глаза девушки-калеки, наполненные страданием, замер. Неловкость охватила его.
– Ты ж не прогулять деньги решил, -укорил он себя. – Это же доброе дело, помочь нуждающемуся человеку. Может, и тебе какая добрая душа поможет. Маловероятно, конечно, но мало ли что. Все мы под одним небом ходим и одним воздухом дышим. Никто не знает, что будет завтра.
Александр Петрович достал из кошелька полтинник и протянул калеке. Рука девушки задрожала, когда она протянула ее к старику. Девушка недоверчиво посмотрела на Александра Петровича, словно боялась, что он шутит.
– Бери, бери, - улыбнулся старик.
Калека взяла полтинник из рук Александра Петровича и сказала:
– Спасибо вам большое. Пусть Боженька вас благословит. Спасибо.
Трамвай остановился, и девушка вышла из салона, сжимая в руках пятьдесят гривен. Искривленное болезнью лицо светилось так, как будто в руках у калеки было не пятьдесят гривен, а тысяча.
Старик посмотрел по сторонам и увидел, что своим поступком привлек внимание зомболюдей. Александр Петрович улыбнулся, когда увидел, что большинство взглядов выражало недоумение и даже сомнения в его здравомыслии. Но то чувство, которое старик испытал, когда отдал деньги девушке-калеке, заставило его иначе посмотреть на ситуацию. Такого тепла в душе он давно не ощущал, если вообще когда-либо чувствовал что-либо подобное. Словно солнце взошло в груди. Впервые в жизни ему стало все равно, что подумают о нем люди. Да и люди ли это? Обличье человека, нутро волка.