Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– Не видел так не говори. А я видел как царевич этой резаной субботы ждал. Как я сахарного пряника. А если бы в лета вошел, царевич? Тогда что? Все бы кровью умылись.
– Даже ты? Ты ж ведьмак?
– спросил Рыбка.
– Я знахарь. Помяс. А меня. Глупые люди. Думают, иголку в дерево тыкнешь..
Каракут перебил.
– Так значит Тобин Эстерхази царевича пользовал?
– Он. Да разве он вылечит. Видал я его снадобья..Кобыльник вместо перепетуя. Кто ж так падучую лечит?
– Кобыльник? Он же тело слабит?
–
– А человека? Допустим ребятенка?
– Это нет. Это воза два надо скормить без передыху. А немчин все перепутал со своей латынью....Рассолу дашь?
Каракут и Рыбка наблюдали, как Молчанов сражался с воротами, пытаясь выйти на улицу.
– Что? Не сходится?
– спросил Рыбка.
– Кобыльник. А я думал.
– Что?
– Думал, что все понял.
– А теперь понял, что не понял, что понял?
– пошутил Рыбка.
– Во-во. Слушай, а ведь они его кончать будут.
– Кто?
– Нагие Андрюху. Если дознается про него посольство, Нагих вместе с царицей на небо сошлют без остановки.
– Так я похожу за ним.
– предложил Рыбка.
– Походи...А потом мы его в Москву возьмем. Волю дьяка исполним.
ХХХ
Высокое посольство, уважая величину сана, царицу Марию в сыскной шатер не вызывали. Явились к ней самолично.
– С позволения милостивых государя Феодора Иоановича и патриарха московского Иова будет учинен тебе допрос, царица Мария.- торжественно произнес Вылузгин. Акундин приготовился писать.
– Радости вам немного будет.
– печально заметила царица.
– Мать безутешную терзать.
– Здесь ни у кого радасти нет, матушка.
– сказал митрополит Геласий.
– И воли своей. Службу сполняем.
– Скажи, царица.
– вступил Василий Шуйский.
– Зачем на Битяговского народ натравила? Зачем боярыню Волохову в кровь избила? Или знаешь чего? Не таись.
Царица Мария всплакнула.
– В том что была винюсь. Милости буду просить для себя и семьи. Горе. Горе великое нас разума лишило. Владыко Геласий, прошу будь моим заступником перед государем и патриархом. Не было злого умысла ни у меня, ни у братьев.
– Кого ни возьми.
– посетовал Вылузгин.
– все показывают, что вы народ возмущали. Михаил Нагой весь сброд посадский в брусенную избу направил.
Вылузгин сверился со списком в руках.
– "Жги да неси!" - кричал...А в брусенной избе добро государево...Поезд с казной в Москву готовился...Где это все? Кому ответ держать? С кого требовать?
– С Углича требуйте.
– сказала царица.
– А мы и так все потеряли. Все пошло прахом.
Вылузгин не поверил.
– Ни одно ваше подворье никто не тронул.
Царица серьезно ответила.
– А мечта? Когда мечта кончилась, так и жизнь кончилась.
ХХХ
На
– Я тут тебе...Мелочи надрал всякой.
– он протянул Даше охапку мелких и звонких весенних цветов.
– Зачем это мне?...Чай не корова.
– Ох и язва ты, Дашка. Прям как матушка.
– Может потому и понравилась тебе?...Красивые. Духмяные.
– Жаль не лето сейчас Летом я бы тебе показал. Есть у меня в Николинском лесу заповедная полянка.
– Чего выдумал. По полянам шастать. Летом хороший хозяин из работы не выходит. Каждый день бережет.
– Так мы по ночам...Чтобы дни беречь.
И Торопка попытался...Даша отбилась без потерь.
– Чего выдумал. Без венца и не смей.
– Так я так. Подготовиться.
– На Барабане готовься.
Барабан все слышал и все понял. Тут же резво подался в сторону.
– И вообще...- добавила Даша.
– Мы с матушкой совсем скоро из Углича уйдём.
– Куда это?
– В Сибирь с казаками. Здесь нам жизни не будет. Торопка!
Вмешалась в столь приятный разговор верблюдица Васька. Оторвалась от молодой свежей травки и, ничем не смущаясь, направилась в сторону города.
– Чего сидишь, Торопка, стрелец. Показывай, какой ты богатырь.
– Стой, Васька! Стой! Барабан.
Барабан благоразумно остался на месте. Торопка храбро встал перед идущей вперед Васькой и начал храбро пятиться назад.
– Стой. Стой. А вот я тебя сабелькой по ребрам. Что ты...Что ты.
Василиса медленно проплыла мимо остолбеневшего Торопки. Раздался смех Даши и глухое урчанье Барабана. Натурально оплеванный стоял могучий богатырь Торопка. Все лицо и кафтан. Малиновый страстотерпец.
ХХХ
Пыточную смастерили быстро. Освободили половину подклета в дворце. Поставили дыбу и развели очаг. Перед сидящим Василием Шуйским на дыбу подвесили полуголого худого мужика с треугольным кадыком. Пальцы его ног скребли земляной пол. Вокруг дыбы палач в кожаном фартуке свежим веником мел пол и ворчал.
– Ходят. А как я им здесь выход дам? В Москве таки-да. У меня там и дыбка новая отлаженная и плита каменная.
Палач посмотрел на повешенного.
– Как будто блинов нажрался, собачий сын, а не на дыбе второй день висит. Что скажешь, княже?
– Ты здесь, господин.
Палач поставил веник в угол и ворча зашел за дыбу и потянул веревку. У мужика начали хрустеть суставы и он начал тихо верещать. В самый напряженный момент веревка лопнула. Подвешенный упал на землю, тихо застонал с облегчением.