Угловые
Шрифт:
— И что это у васъ за манера, что даже трезвые деретесь. Ну, пьяные, такъ оно понятно, а то трезвые…
— Только изъ-за этого она и должна Бога благодарить, что я трезвый. А будь пьяный, я ее изувчилъ-бы, халду несчастную! — угрожающе произносилъ Михайло и показывалъ Марь кулакъ.
— Да вотъ изъ-за мальченка… — слезливо объясняла Марья жильцамъ и поправляла растрепанные волосы. — Онъ, Михайло, отца разыгрываетъ, а мальченка не хочетъ покориться,
— И не покорюсь. Какой онъ мн отецъ! Онъ лшій, домовой, чортъ, даже хуже! — отвчалъ Васютка, продолжая
— Поговори еще у меня, такъ я теб подъ хмельную руку вшивицу-то всю выщиплю! — грозилъ Васютк Михайло и, обратясь къ Марь, сказалъ:- А все-таки ты должна допытаться, куда щенокъ гривенникъ пвалъ. А то — попомни…
Марья покорилась и стала задавать сыну вопросы:
— Куда ты гривенникъ длъ, глупый мальчикъ?
— Говорю, что на звзду припряталъ, — отвчалъ Васютка.
— На какую звзду?
— А вотъ, чтобъ на Рождество христославить.
— Христославить?
— Да… Съ нашими мальчиками изъ училища… Со звздой… Звзда такая бумажная, изъ цвтной и золотой бумаги… Надо склеить… Бумаги купить. Наши мальчики покажутъ… Они говорятъ, что хорошо можно собрать… По три копйки и по пятакамъ даютъ…
— Стало быть, деньги собирать будешь? — спросилъ Михайло, и хмурое, строгое лицо его прояснилось.
— А то какъ-же… Само собой… — отвчалъ Васютка. — Тутъ больше, чмъ на мосту счастьемъ собрать можно. Деньги даютъ… Гостинцы даютъ.
— Ну, насчетъ гостинцевъ-то ты оставь. Это только себ въ брюхо. А ты матери помогать долженъ, — наставительно замтилъ Михайло.
— Матери! Да вдь ты отнимешь у матери-то, — вырвалось у Васютки.
— Охъ-охъ! — погрозилъ ему Михайло. — А то вдь я и сызнова начну. Ну, посылай его въ трактиръ заваривать чай. Вотъ копйка… — обратился онъ къ Марь и выкинулъ на столъ мдную монету.
V
Былъ декабрь. Стемнло рано. Угловые жильцы Анны Кружалкиной стали препираться между собой, кому лампу зажигать. Отъ хозяйки освщеніе полагалось только въ кухн, гд она сама жила, да въ корридор, раздлявшемъ три комнаты съ жильцами, горла маленькая жестяная лампочка. Въ комнатахъ угловые жильцы освщались своимъ огнемъ, когда кому понадобится, но сегодня, въ комнат, гд жили Марья и Михайло, никто не зажигалъ огня, отговариваясь неимніемъ денегъ на керосинъ. Поденщикъ-метельщикъ съ конно-желзной дороги Аввакумъ Ивановъ, какъ пришелъ домой съ работы, такъ и завалился спать на койку. Лежала на своей кровати и безмстная кухарка Аанасьевна съ закрытыми глазами и сопя носомъ. Сегодня она была сыта до-отвалу. Она ходила въ гости къ знакомой кухарк, живущей на хорошемъ мст, пола тамъ до-отвалу, напилась кофе до полнаго переполненія желудка и вернулась домой съ краюхой пирога съ рисомъ. Слесарь Анисимовъ съ утра былъ пьянъ и опохмелялся, подъ вечеръ сходилъ въ баню выпаривать хмель и теперь лежалъ въ изнеможеніи.
Пришлось зажигать лампу Марь. Пользуясь теперь нкоторымъ кредитомъ въ лавочк, вслдствіе произведенной уплаты стараго долга дровами, она сходила въ лавку за керосиномъ и бумагой для прошенія о сапогахъ на Васютку, зажгла маленькую жестяную лампочку, и Михайло принялся
— Ладно, Аанасьевна… Ты это попомни… Не хочешь по товарищецки жить съ сосдями, и мы тебя тоже припечемъ насчетъ лампы… Сегодня ужъ, какъ ни считай, твоя очередь зажигать огонь, а ты упрямишься. Мы три дня подъ-рядъ васъ освщаемъ лампой.
— Ну, на что мн лампа, коли я сегодня вся раскисла? Самъ посуди, — откликнулась старуха Аанасьевна.
— А на что намъ была вчера лампа, но мы жгли-же, — сказала ей Марья. — А ты подсла и иглой что-то ковыряла. И хоть не было-бы у тебя денегъ, а то сама-же хвасталась, что съ послдняго мста восемнадцать рублей прикопила.
— Ну, да… Восемнадцать прикопила, а полтора мсяца на поко безъ мста живу. Много-ли осталось-то? Разочти.
— Чего разсчитывать! Теб харчъ ничего не стоитъ. Ты каждый день по знакомымъ кухаркамъ шь.
— Толкуй! Чужіе-то куски въ чужомъ брюх легко считать!
При писаніи прошенія опять позвали на совтъ Матрену Охлябину, какъ великую искусницу получать отъ благодтелей и благотворительныхъ обществъ разныя блага земныя. Матрен это нсколько польстило, и она скромно отвчала:
— Да что я вамъ посовтую, коли я женщина безграмотная. Вдь вотъ оттого-то и надо, чтобы эти прошенія настоящій писарь писалъ. Ужъ тотъ человкъ понимающій и отлично знаетъ, что и какъ, и гд какое жалостное слово надо припустить.
На это Марья отвчала:
— Зачмъ-же писарю деньги платить, коли у меня есть свой собственный грамотный.
— А затмъ, чтобы въ точку настоящую попасть, чтобъ жалостне выходило. Твой хоть и грамотный человкъ, а этой точки не знаетъ, а тотъ знаетъ чудесно, — стояла на своемъ Охлябиха.
— Настрочимъ какъ-нибудь, — подмигнулъ Михайло. — А пятіалтынный, что писарю дать, на вино останется. Тебя-же угостимъ.
Охлябиха удовлетворилась послднимъ предположеніемъ и повствовала такъ:
— У меня пишутъ всегда такимъ манеромъ: будучи обременена многочисленнымъ семействомъ и имя на рукахъ четырехъ малолтнихъ дтей, не имя родныхъ и не получая ни откуда помощи… Вотъ какъ у меня всегда пишется. Но вдь у тебя какое-же многочисленное семейство? Всего только одинъ сынишка Васька.
— Ну, это ты брось. Вдь и у тебя теперь только двое ребятъ на рукахъ. А двое въ пріютахъ, — замтила ей Марья.
— Правильно. Но вдь они хоть и въ пріют, а все-таки мои. И при проврк — мои дти, а не выдуманныя.
— Ну, ладно. Мы напишемъ такъ: страдая ревматизмомъ рукъ и ногъ, и такъ какъ я изъ-за этого не могу работать, а имю малолтняго сына, то и припадаю къ стопамъ… — сказалъ Михайло и принялся строчить.
— Постой… — остановила его Охлябиха. — Зачмъ работать? Пиши жалостне: снискивать себ пропитаніе трудами рукъ своихъ.
— Молодецъ баба! Снискивать себ пропитаніе трудами рукъ своихъ, — похвалилъ ее Михайло.
Охлябиха продолжала:
— Вотъ если-бы ты была замужняя, то самое лучшее дло написать, что мужъ, молъ, пьяница. Какъ мужъ пьяница — сейчасъ помощь. Это любятъ.