Уходила юность в 41-й
Шрифт:
вражеский стан.
Всматриваясь в стереотрубу, Григорьев отмечает:
— Наша пехота поднимается. Сил и мужества тебе, матушка! Пошла, пошла!
Перебежками. На сближение!
Мы видим, как фигурки наших бойцов то во весь рост, то пригибаясь,
зигзагообразно бегут к селению. Где-то слева слышится: «Ура-а!» Этот зов, нарастая,
перекатывается по рядам, набирая силу. Вот первая цепь зацепилась за окраинные
хатки. К ней приближается вторая. Атакующие скоро
может некстати, спрашиваю:
— А танки, где же наши танки? Ведь такой момент!
— Они свой момент знают, — сердито поясняет комбат. — Всему свой черед. —
И, словно смягчившись, добавляет: — Ведь нашим мехкорпусам так трудно было под
Ровно. Но они поспеют. Должен сказать, мотор — не человек!
Чувствуется, что он сам сильно переживает за бой, рассуждает отчужденно,
словно разговаривая сам с собой:
— Будут танки. Куда им деться?
Точно — они не заставили себя ждать! Вынырнув из лесного клина, один за
другим танки устремились к селению и вскоре растворились в огненно-дымовой завесе.
— Что ж, успех, кажется, обозначен, — деловито рассудил командир батареи. —
По графику — непосредственная поддержка пехоты и танков. Кстати, кто ж у нас [71]
на связи с пехотой сейчас? — спросил он, оглядываясь по сторонам. — Донец со
связистом? Новобранцы! Ну, уж лучше не придумали! — Он явно рассердился и,
обращаясь ко мне подчеркнуто официально, приказал: — Собирайтесь, лейтенант
Сонин. С вами — ефрейтор Морозов.
Поспешно экипируемся перед уходом. В это время над пунктом стремительно
проносится звено наших скоростных бомбардировщиков. Минута — и они над целью.
Слышится гул бомбовых взрывов. Касаясь, кажется, земли, самолеты утюжат
фашистские позиции. Отрывисто и резко татакают пулеметы. Развернувшись, самолеты
возвращаются мимо нас на бреющем полете.
А следом над селом появляются немецкие бомбардировщики. Как тогда над
Стырью, пикировщики вытягиваются в «карусель», завывая, бросаются вниз. Вновь
дымится земля и грохочут взрывы.
Наконец в районе боев устанавливается относительное затишье.
Мы с Морозовым направляемся по траншее к выходу. Но вдруг слышу, как
зуммерит телефон, и, оказавшись поблизости, берусь за телефонную трубку. Кричу,
оглушенный недавним гулом, во весь голос:
— Да, да, «Третий». Я — «Третий». Говорю: я — «Третий»! Слышите?
В ответ несется бас Бабенко:
— Та што ты шумишь так, сынок? И шифруешься? Ты ж в полукилометре вид
мэне! Дай комбата!
— Как? Что ты говоришь? — брови Григорьева взлетели и замерли в напряжении.
— Ох какая потеря!
поостерегся? Да-а...
Он рассеянно положил на рычаг трубку и, ни к кому не обращаясь, скорбно
проговорил:
— Лейтенант Клименко убит. В куски разорвало. Прямым попаданием бомбы.
Командира первой батареи лейтенанта Клименко близко знать мне не привелось.
Однако слышал о нем как о грамотном командире-артиллеристе. Его, как говорили,
отличало стремление к самостоятельным действиям. По установившимся правилам,
первая батарея, которой командовал Клименко, находилась как подручная в
непосредственном ведении командира полка. И теперь, вероятно, Клименко должен был
находиться на полковом командном пункте. Но не усидел. Бросился комбат в бой, [72] и
когда наши танки пошли в атаку, вскочил на один из них, успев лишь крикнуть своим
бойцам: «Со связью не отставайте, хлопцы!» А вскоре налетели стаей фашистские
бомбардировщики...
И снова — зуммер телефона.
— Вас, товарищ комбат, — связист Еременко подал трубку Григорьеву и
зашептал: — Чую, шо сам товарищ полковник!
— Слушаю, товарищ «Семьдесят пятый». Здравствуйте! Да, наблюдал за всем
огнем. Полагаю, что было действенно. Да, товарищ «Семьдесят пятый», слыхал.
Сожалею, как о добром друге. И для части, конечно, большая потеря. Однако, война...
Я? Согласен, благодарю за доверие! Кто? Командир взвода управления. Да, уверен, что
заменит, справится. Что ж, что молодой. Да, так точно, рекомендую! Как Бухвалов?
Если приказ — не возразит! Да. До вечера!
Григорьев передал трубку Еременко, сел рядом со мной и, подперев голову
руками, долго сидел молча. Затем обратился ко мне:
— Я ухожу на первую батарею, вместо Клименко. Третьей батареей приказано
командовать тебе. Должен сказать... А вообще — поздравляю...
Я сидел неподвижно, ошеломленный новостью.
Вечером лейтенант Григорьев оставил наш наблюдательный пункт.
Распрощавшись со всеми, отправился на первую батарею.
Весь день продолжались атаки наших войск при поддержке танков. Корпусная
артиллерия держала под огневым воздействием район прорыва, без промедлений
отзываясь на заявки пехоты, сопровождая атакующих стрелков и танкистов огневым
валом. Когда требовалось — отсекала контратаки противника заградительным огнем.
Массированными артиллерийскими налетами наш полк вовремя сорвал контрудар
вражеской мотопехоты, нацеленный во фланг наших частей на западной окраине