Уик-энд с Остерманом (др. перевод)
Шрифт:
— Она… она просыпала немного хлора на юбку… Смотри, температура поднялась до восьмидесяти трех. Джой скажет, что вода слишком теплая.
— Если он вообще способен говорить.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — Таннер улыбаясь поднялся на ноги. — Но Джой не пьяница.
— Он пытается стать им.
— Лейла, как получилось, что вы с Берни приехали несколько дней назад?
ч — Он не говорил тебе? — Лейла помедлила, явно недовольная, что ей придется давать объяснения.
— Нет. Ни слова.
—
— Что он искал?
— Ох, да самые разные идеи и проекты. Ты же знаешь Берни, он вечно в поиске. Никак не может забыть, что однажды «Нью-Йорк тайме» назвала его восхитительным… или проницательным, я уж и не упомню. К сожалению, он привык к высоким оценкам.
— Не в пример мне.
— Берни хотел бы найти какую-нибудь классную серию, понимаешь, типа старого «Дилижанса». В агентстве ходят разговоры, что требуется более высокое качество.
— Неужто? Я ничего не слышал.
— Ты работаешь в области информации, а не программ.
Таннер вытащил пачку сигарет. Когда Лейла закурила, выражение ее глаз выдавало напряженность и сосредоточенность.
— Берни уже себя зарекомендовал. Вы с ним организовали агентство, которое принесло кучу денег. И с ним удобно работать — он умеет быть чертовски убедительным.
— Боюсь, тут потребуется нечто большее, чем просто умение убеждать, — сказала Лейла. — Особенно, если хочешь работать на проценты в области культуры, которая доходов не приносит… Нет, тут требуется и чье-то влияние. И очень сильное, чтобы люди с деньгами смогли изменить свою точку зрения, — Лейла, избегая взгляда Таннера, глубоко затянулась.
— Он способен добиться этого?
— Может статься. Слово Берни более весомо, чем какого-либо другого пишущего человека на всем побережье. Он пользуется влиянием, как говорят… И поверь мне, прислушиваются к нему даже в Нью-Йорке.
Таннер почувствовал, что разговаривать больше не хочется. Это требовало слишком больших усилий. Лейла выложила достаточно много, но толком так ничего и не сказала, подумал он. Лейла говорила обо всем, но ни словом не намекнула на влияние «Омеги». Конечно, Берни хочет заниматься тем, чем хочет. Он великолепно умеет заставлять людей менять точку зрения, принимать более разумные решения. Или же это умеет делать «Омега», а он ее частица.
— Да, — мягко сказал Таннер, — я согласен с тобой — он большой человек.
Они постояли молча, а потом Лейла резко спросила:
— Ты удовлетворен?
— Чем?
— Я спросила, удовлетворен ли ты? Ты только что задавал мне вопросы, как коп. Если хочешь, тебе не хватало только протокола. Мы были в парикмахерских, в учреждениях, в магазинах — я не сомневаюсь, что каждое посещение отмечалось.
— О чем ты, черт возьми, говоришь?
— Ты отлично знаешь, о чем! И если сам ты еще не заметил,
— Ко мне это не имеет никакого отношения. Может быть, все дело в тебе.
— Почему? — Лейла сделала шаг назад. Таннеру показалось, что она растерялась, но не следовало слишком доверять своим ощущениям.
— Почему? В чем дело, Джон?
— Может, ты расскажешь мне?
— Господи милостивый, как вы с ним похожи! Разве нет? Ты так похож на Берни.
— Нет. Я ни на кого не похож.
— Джон, да выслушай же! Берни душу свою продаст за тебя! Разве ты этого не знаешь?
Лейла Остерман отшвырнула сигарету и ушла.
Когда Таннер притащил в гараж ведро с хлоркой, Элис вышла во двор в компании Берни Остермана. Он соображал, сказала ли что-нибудь мужу Лейла. Скорее всего, не успела. Элис и Берни просто хотели узнать, где виски, и сообщить, что все уже в купальниках.
В дверях кухни, наблюдая, как они разговаривают, стоял Тремьян со стаканом в руке. Таннеру показалось, что он нервничает и не находит себе места.
Войдя в гараж, Таннер поставил ведро с хлоркой в угол рядом с умывальником. Тут было самое прохладное место в гараже. Тремьян спустился по ступенькам:
— Ты мне нужен на минутку.
— О, конечно.
Тремьян боком протиснулся мимо «триумфа».
— Никогда не видел, чтобы ты ездил на нем.
— Терпеть его не могу. Несется так, что чувствуешь себя самоубийцей. А садиться и вылезать из него — сущая мука.
— Ты крупный парень.
— А машинка маленькая.
— Я… я хотел бы попросить прощения за все то дерьмо, что тебе наговорил. Возражений у меня нет, и ты прав. Несколько недель назад я на одном деле погорел с «помощью» репортера из «Уолл-стрит джорнел». Можешь себе представить! Моя фирма столкнулась с таким противодействием, что решила не рыпаться.
— Свободная пресса или беспристрастный суд. И тут, и там чертовски обоснованные аргументы. Так что я не принимаю этого на свой счет.
Тремьян облокотился на «триумф».
— Час-другой назад, — осторожно начал он, — Берни спрашивал, не занимаешься ли ты чем-то, смахивающим на ту историю в Сан-Диего. Это когда речь зашла о среде. Я так ничего и не знаю, если не считать сообщения в газетах…
— В тот раз все изрядно раздули. В порту была серия незаконных выплат. На этом держалась вся местная индустрия.
— Ты слишком скромен.
— Вовсе нет. Пришлось проделать чертовски сложную работу, и я едва не получил Пулитцеровскую премию. Так было положено начало моей карьере.