Уик-энд с Остерманом (др. перевод)
Шрифт:
— Тогда я и в самом деле не понимаю тебя.
— Когда-нибудь приходило в голову, что у тебя больше нет возможностей? Вся твоя жизнь полностью запрограммирована на исполнение определенных функций. Это ты понимаешь?
— Насколько мне известно, это всеобщий закон. И я не буду спорить с ним.
— Ты и не можешь спорить. Система не позволит сделать этого. Ты подготовлен для выполнения определенных задач, приобрел определенный опыт — вот и все, этим придется заниматься весь остаток жизни. И спорить тут не
— Я стал бы никуда не годным ядерным физиком, а ты, в лучшем случае, посредственным нейрохирургом… — сказал Таннер.
— Конечно, все относительно, и я не пытаюсь фантазировать. Я хочу сказать, что над нами властвуют силы, с которыми нам не совладать. Едва мы успеваем достичь профессионализма, как приходит смерть. Мы живем и работаем, не выходя за пределы четко очерченного круга; мы не решаемся переступить его границы хотя бы для того, чтобы осмотреться. Боюсь, что тебе это свойственно в еще большей мере, чем мне. Во всяком случае, с теми деньгами, что у меня есть, я обладаю хоть какой-то возможностью выбора. Но тем не менее деньги… Они сковывают нас по рукам и ногам.
— У меня есть только то, что я заработал сам, и я не жалуюсь. Кроме того, мой риск хорошо оплачивается.
— Но у тебя ничего нет за спиной. Ничего! Ты не можешь позволить себе встать и громко заявить о себе: это я! Во всяком случае, когда речь заходит о деньгах. Ты бессилен! На тебе висит все это, за что надо платить! — и Остерман широким жестом обозначил дом и участок Таннера.
— Возможно, я и в самом деле не могу… когда речь идет о деньгах. Но кто может?
Остерман подвинул к себе стул и снова сел. Не отводя глаз от Таннера, он мягко обратился к нему:
— Есть способ. И я готов тебе помочь, — он остановился на несколько секунд, словно подыскивая слова, и опять заговорил: — Джонни… — он снова запутался.
Таннер боялся, что у него не хватит смелости закончить:
— Продолжай.
— Я пришел к определенным… выводам, и они очень важны! — теперь Остерман говорил очень быстро, и слова цеплялись одно за другое.
Внезапно внимание обоих мужчин было привлечено к дому. В спальне Джанет вспыхнул свет.
— Что там такое? — спросил Берни, не пытаясь скрыть разочарования.
— Это Джанет. Ее комната. Мы наконец вбили ей в голову, что когда направляешься в ванную, надо зажигать свет. А то она на все натыкается, и мы с полчаса не можем уснуть.
И тут раздался крик. Пронзительный и полный ужаса. Детский крик.
Обогнув бассейн, Таннер буквально вломился в дверь кухни. Крики не прекращались, и во всех трех спальнях разом зажегся свет. Берни Остерман почти нагнал Таннера, и они оба примчались к спальне девочки. Добрались мгновенно, так что Элис с Лейлой едва успели выбежать из своих комнат.
Джон резко пнул дверь, не прикасаясь к ручке. Она распахнулась, и все четверо оказались
Девочка, захлебываясь рыданиями, стояла посреди комнаты над тельцем вельш-терьера.
Собака лежала в луже крови.
Голова была отрезана.
Схватив дочь, Джон Таннер вынес ее в холл. Он ни о чем не мог думать. Мозг словно оцепенел. Перед глазами стояла лишь та ужасная картина в лесу, которую вызвало в памяти зрелище обезглавленной собаки. И страшные слова Джонсона в мотеле:
«Отрезанная голова предвещает резню».
Он должен взять себя в руки. Он должен.
Он видел, как Элис что-то шепчет Джанет на ухо, покачивая и убаюкивая ее. Он видел в нескольких футах от себя плачущего Рея и Берни, успокаивающего его.
Наконец, он расслышал слова Лейлы:
— Я займусь Джанет, Элис… Иди к Джону.
Таннер в ярости вскочил на ноги:
— Если ты притронешься к ней, я убью тебя! Ты слышишь, я убью тебя!
— Джон! — не веря своим ушам, вскрикнула Элис. — Что ты говоришь?
— Она была по другую сторону холла! Ты что, этого не понимаешь! Она была по ту сторону холла!
Остерман рванулся к Таннеру и, схватив его за плечи, прижал к стене. Затем он резко ударил его по лицу:
— Эта собака мертва уже несколько часов! Да приди же в себя!
Несколько часов. Не может быть. Это случилось только что. Зажегся свет и была отрезана голова. Отрезана голова маленькой собачки… А Лейла была по другую сторону холла. Она и Берни. «Омега»! Резня!
Берни покачал головой:
— Мне пришлось тебе врезать. Ты был слегка не в себе… Соберись же. Я понимаю — это ужасно, просто чудовищно. У меня самого дочь.
Таннер пытался сосредоточиться. Сфокусировать зрение, привести в порядок мысли. Теперь все смотрели на него, даже Реймонд, всхлипывающий у дверей своей комнаты.
— Тут никого больше нет? — Таннер ничего не мог поделать. Где люди Фассета? Ради Бога, где жеони?
— Кого, дорогой? — Элис придержала его за талию, на тот случай, если он снова споткнется.
— Никого нет, — беззвучно повторил он.
— Мы здесь. И мы позвонили в полицию. Только что! — Берни положил руку Таннера на перила и, поддерживая его, свел Джона вниз.
Таннер посмотрел на худого, но сильного человека, который помогал ему спускаться по лестнице.
Неужели Берни ничего не понял? Он же «Омега». И его жена — «Омега»! Он не мог звонить в полицию!
— В полицию? Ты в самом деле ждешь полицию?
— Конечно. Если это шутка, то самая омерзительная из всех, что я видел. Ты чертовски прав — я ее жду. А ты нет?