Украденное ожерелье
Шрифт:
– Спасибо, любезный друг! Моя пора еще не настала; лет через десять, пожалуй! Я вышел в отставку не для того, чтобы остепениться, и только начинаю изучать Париж с самой его привлекательной стороны.
– Я же, напротив, уже окончил это изучение, довольно с меня, – грустно сказал Альбер.
– Это и видно по всему. Тебе остается одно – жениться. Но в таком случае я советую не мешкать, а идти вперед решительным шагом, и предлагаю себя в шаферы – вот все, что я могу для тебя сделать, если уж невозможно удержать тебя на краю супружеской бездны.
– Ты с ума сошел, я и не думал еще о женитьбе.
– Кто же признается в своих грехах? Ну, иди в свое одинокое гнездышко, ведь, наверное,
– Убирайся к черту со своими глупостями! – закричал Дутрлез, отталкивая словоохотливого приятеля, и тут же позвонил в ворота своего дома, прислонившись к которым они оканчивали разговор.
– Именно, убираюсь к черту, так как иду играть! Увидимся завтра за завтраком?
– Не знаю. Прощай!
– Кстати, – воскликнул неисправимый Куртомер, – правда ли, что мадемуазель де ля Кальпренед зовут Арлетой? Прелестное имя!
Окончательно взбешенный его шутками Дутрлез поспешно захлопнул отворившуюся перед ним половинку ворот.
Отделавшись от товарища, Альбер неожиданно очутился в глубочайшей темноте. Обычно портье, погасив в полночь газ, зажигал ночную лампочку и подготавливал по свече для каждого из жильцов. В этот же вечер он об этом не позаботился. Не желая беспокоить строптивого старика, Дутрлез решился добраться к себе без огня. Взявшись за перила, он пошел вверх по хорошо знакомой лестнице, и тотчас же мысль его обратилась к особе, имя которой, к великой его досаде, было упомянуто Жаком при прощании. Замечтавшись, он сначала не замечал, что кто-то тяжелым шагом шел впереди него по лестнице, а поскольку дом был из самых спокойных и безопасных, то и не стоило обращать на это внимания.
Продвигаясь вверх медленными шагами, неслышными при его легкой походке, по мягкому ковру, Альбер беспрепятственно дошел до площадки первого этажа, но несколькими ступеньками выше наткнулся на что-то живое, и тотчас же чья-то рука схватила его за локоть, так крепко, что он невольно вскрикнул. Хотя Дутрлез не был трусом, но не мог похвастать своими нервами, а темнота всегда действует на таких людей. В первую минуту он немного потерялся и, прислонившись к перилам, напрасно старался освободиться от хватки.
– Кто тут? Что вам нужно? – закричал он нервным голосом.
Ответа не было. Дутрлез сильно ударил по державшей его руке и, получив свободу, в свою очередь постарался схватить дерзкого, осмелившегося до него дотронуться. Под руку ему попался чей-то крепко сжатый кулак, но тотчас же вырвался. У Альбера в руках осталось что-то вроде толстой цепочки, которую он, по его мнению, оборвал в борьбе. В свою очередь, он машинально сжал ее в кулаке и отстранился от незнакомца.
Тут Альбер несколько успокоился и сообразил, как глупо вести в темноте борьбу с неизвестным лицом, по-видимому, не имеющим никаких дурных намерений, по крайней мере, не нападавшим более на него, а стоявшим спокойно и молча, прислонившись к противоположным перилам. Быть может, он испугался больше самого Дутрлеза. Всего же вероятнее, что это был один из жильцов, возвращавшийся домой после плотного ужина, но ни в коем случае не вор, который, услыхав шаги Альбера, прежде всего постарался бы спрятаться, что ему было бы очень удобно сделать, забравшись на уступ у дверей на первой площадке.
Рассудив таким образом, Дутрлез решил не останавливаться дольше на лестнице и быстро взбежал на несколько ступенек до площадки второго этажа. Тут он вновь услыхал тяжелые шаги, движущиеся вверх.
«Глуп же я, что занимаюсь этим ночным шатуном. Без сомнения, это лакей Бурлеруа возвращается из своего кабачка», – подумал Альбер и пошел дальше, продолжая, однако, прислушиваться. Вскоре он
«Теперь понятно, – подумал Альбер, – это не кто иной, как Жюльен де ля Кальпренед и, вероятно, пьяный по своей хорошей привычке. Как хорошо, что я не стал кричать. Маршфруа не упустил бы случая устроить скандал аристократу, он терпеть не может аристократии и титулов, а ля Кальпренед – графы. Весь квартал узнал бы эту глупую историю, рассказанную по-своему нашим милым портье. Однако Жюльен очень дурно делает, позволяя себе такие шалости, – раздумывал Дутрлез, – когда встречу его, позволю себе прочитать ему легкую нотацию. Она, конечно, будет за это благодарна… Желал бы я знать, где она провела сегодняшний вечер. Граф хотел везти ее в оперу и, однако, их там не было. Она теперь спит, мне даже не удастся посмотреть на свет в ее комнатах. Ах, если б Арлета думала обо мне столько же, сколько я о ней! Она бы совсем не спала… Вот я почти лишился сна, и боюсь, что скоро лишусь и рассудка. Куртомер не ошибается, я люблю ее как безумный, все это замечают…»
Рассуждая таким образом, Альбер Дутрлез дошел до четвертого этажа, на котором находилась его квартира, слишком дорогая для его средств, да и не подходящая к его образу жизни и домашнему обиходу. Всей прислуги у него была одна кухарка да камердинер, он бы мог довольствоваться тремя комнатами и кухней. Взял он эту квартиру случайно и не раз собирался ее оставить. Удерживало же его только дорогое соседство, предпочитаемое всему на свете. В доме жил граф де ля Кальпренед, а у графа была дочка. Граф принимал Альбера довольно радушно, а мадемуазель Арлета была с ним очень любезна, так что соседство легко могло привести к свадьбе.
Граф был когда-то богат, теперь же, как говорили, средства его значительно уменьшились, а Дутрлез унаследовал от отца тридцать шесть тысяч франков годового дохода с двух поместий и до сих пор жил аккуратно. Правда, перед его именем не стояло частицы «дe», и он был слишком порядочным человеком, чтобы присвоить ее себе незаконно, как это делают многие. Но если не по рождению, то по воспитанию и манерам он был истым джентльменом, и никто бы не счел брак с ним дочери графа де ля Кальпренеда неравным. Женившись, Альбер мог даже не менять квартиру, которой хватило бы на целую семью.
Дом богача Матапана строился по его собственному плану и без всяких расчетов на доход с квартирантов, но так, чтобы у него самого было в нем удобное помещение. Он и выстроил его наподобие старинного замка, с большим двором, по бокам которого тянулись два флигеля, один против другого, и в этих флигелях размещались все жилые помещения, а в переднем фасаде на улицу выходили одни лишь парадные комнаты. Все четыре квартиры в доме, по одной на каждом этаже, были совершенно одинаковы как по величине, так и по расположению комнат.
Дутрлез, собственно, сам занимал всего одну комнату, прочие же служили помещением для его библиотеки, картин и разных редкостей, до которых он был большой охотник. Но свою спальню он устроил именно в правом флигеле, напротив комнат, в которых на втором этаже размещался граф де ля Кальпренед и его дети, а камердинера своего отправил в левый флигель, и позволял ему дожидаться его по вечерам не позднее полуночи.
В этот вечер, собираясь следить за квартирой графа, он менее чем когда-либо был расположен тревожить своего камердинера. Странная встреча на лестнице в высшей степени возбудила его любопытство, и он непременно хотел убедиться в своем предположении о Жюльене де ля Кальпренеде, для чего ему было достаточно подойти к окну и смотреть на противоположный флигель, не зажигая у себя огня.