Украинский национализм. Факты и исследования
Шрифт:
Западноукраинские и эмигрантские активисты, пропагандируя национализм, опирались на этнические и культурные особенности украинцев, что находило понимание у большинства представителей восточноукраинской интеллигенции. Безусловно, восточные украинцы занимали более умеренную позицию, признавали ценность и права других культур и стремились сделать украинскую культуру доминирующей, но не единственной на Украине. Представители обеих групп говорили на украинском с детства, не прилагая усилий. Большинство людей, даже имевших определенное образование, было мало озабочено проблемой доминирования украинского языка и культуры, хотя, как показывает усиление влияния автокефальной церкви, многим, по крайней мере в сельских районах, нравилось, что службы ведутся на украинском. Кажется, однако, бытовала реальная, хотя и неопределенная, привязанность к Украине как территориальной сущности в пределах границ, установленных Украинской ССР. Это чувство иногда заставляло даже людей русского происхождения считать себя украинцами. Смутное предпочтение, отдаваемое местной администрации, похоже, явилось следствием десятилетий сверхцентрализованного давления из Москвы.
Народные массы привлекала идея территориально децентрализованного управления,
Украинский национализм был единственным динамичным антикоммунистическим движением, которое при немецкой оккупации было способно продолжать широкую пропагандистскую деятельность на востоке Украины. Оно обладало преданными последователями, которые служили пропагандистами; было способно пробуждать в людях энтузиазм и желание приносить себя в жертву. Отсутствие опыта и хладнокровия дорого обошлось его сторонникам. Движение показало, однако, гибкость политики, добавив в программу социальные меры, в которых нуждалось восточноукраинское население, имевшее опыт жизни при советской власти. Оно привлекло большую часть интеллектуалов и технических специалистов, которые являлись единственной группой, способной к реорганизации жизни при немецкой оккупации, но было не способно по-настоящему увлечь идеей национализма менее образованные слои населения.
Глава 13
После войны
В 1954 году, когда эта книга была напечатана, прошло девять лет после окончания Второй мировой войны в Европе. На Украине за эти девять лет произошло множество событий. Соединенные воедино обстоятельные свидетельства эмигрантских источников, односторонние, но детализированные обвинения сталинских органов и разнообразные слухи создали размытую картину трагических событий. Без документальных свидетельств или надежной перепроверки, однако, было невозможно представить детальный, последовательный отчет о предшествующем десятилетии существования украинского национализма в пределах Советского Союза даже в заключительные месяцы войны.
При третьем издании «Украинского национализма» автор столкнулся с противоположной проблемой. Через сорок четыре года для подавляющего большинства читателей события Второй мировая войны были важны с исторической, а не личной точки зрения [810] . Анализируя национализм военного времени, необходимо учесть современные события. Фрагментарные свидетельства этих событий более разнообразны и существенны, чем те, что были доступны в начале 1950-х годов. Новые материалы настолько объемны, что потребовалась бы монография-экспертиза, не менее обширная, чем приведенная на предшествующих страницах, темой которой стал бы послевоенный национализм. К счастью, без этого можно обойтись, поскольку добросовестный вторичный анализ послевоенных свидетельств выполнит ту же задачу. Настоящая глава представляет собой скорее сжатое описание послевоенного развития украинского национализма, чем попытку серьезного исследования и оценки. Первичная цель состоит в том, чтобы показать, как опыт военного времени повлиял на последующие события.
810
Скорее всего, в этой фразе кроется объяснение многих маловразумительных оценок автора «войны в Европе», «неизвестной войны», «исторического эпизода», оставивший исторический след в памяти американцев куда более короткий, чем Война за независимость или Война Севера и Юга.
Элемент этого опыта, который прослеживается на протяжении всего послевоенного периода, – это вооруженная борьба Украинской повстанческой армии. Можно рассматривать УПА как миф. В этом случае термин «миф» не содержит никакого намека на беллетристику; напротив, как детально показано в главе 6, миф твердо базируется на историческом факте. Для двух послевоенных поколений украинцев, особенно в Западной Украине и в эмиграции, Украинская повстанческая армия не просто часть исторической памяти, а главная составляющая веры, трансцендентной истории, которые формируют самосознание. Как рассказано в главе 1, наследие казаков остается основой мифа о происхождении всех украинцев. Для западноукраинцев интенсивный опыт сопротивления и страданий военного времени стал важнее других событий XX века, но не уменьшил их значимости, например борьбы за независимость времен Первой мировой войны.
Как эпический опыт, история УПА не только конкурирует, но и идет параллельно с мифологией советской системы. Номинально базовый миф советской системы – это победа героического пролетариата после большевистской революции. Однако для придания легитимности послевоенной элите этот отдаленный (и неоднозначный) эпизод затмили историей о «Великой Отечественной войне», который элита выдает за свою собственную «героическую эру». Такой акцент облегчил смешение советского мифа с элементами российского мифа вековой давности об окончательном «сборе» восточных славян, включая украинцев, благодаря победе в Великой Отечественной войне. Таким образом, измененный советский миф столкнулся с послевоенным украинским националистическим мифом. Противостояние возникло из-за того, что оба мифа основывались на партизанской борьбе: с националистической стороны – УПА, с советской стороны – красные партизаны. Во время хрущевского периода (в меньшей степени – сталинского и брежневского) история красных партизан была главной темой идеологического воспитания в литературе для комсомола. Рассказы о героизме подпольщиков и партизан носят неизменно драматический характер. Элита, кроме того, умело использовала тему партизанского сопротивления,
Следующие страницы содержат примеры отражения этих противостоящих мифов, главным образом в советской пропаганде. Цель советского правительства состояла в том, чтобы дискредитировать в глазах восточных украинцев опыт военного времени западноукраинцев, который изменил их национальное самосознание. Далее будет показано, что советской стороне удалось в этом добиться определенных успехов. Советская пропаганда уделяет так много внимания УПА, что позволяет утверждать: как миф, она особенно угрожает официальному мифу.
УПА в течение заключительных месяцев Второй мировой войны действовала исключительно за советской линией фронта, это объясняет снижение националистической партизанской деятельности в послевоенные годы. Как отмечено в главе 7, УПА отвлекала на себя как внушительные воинские силы, так и полки НКВД. С прекращением регулярных военных действий репрессивные советские силы набрали мощь, поэтому УПА уже не могла вступать в открытые боевые действия с советскими войсками. В немецких сообщениях задолго до этого отмечалось, что националисты разбиваются на мелкие соединения для ведения партизанской войны на Волыни и против Ковпака в Галиции. На самом деле, несмотря на упоминания «дивизий» и «армий» в пропаганде, основным националистическим боевым формированием стало подразделение размером в роту – сотня. Впоследствии новые соображения привели к сокращению численности каждого партизанского отряда. Поскольку германские оккупационные силы полагались прежде всего не на украинских осведомителей, а на фольксдойче и поляков, они часто не имели источников достоверной информации о националистических движениях. Советский режим, несмотря на его общую непопулярность, никогда полностью не терял своей притягательности для ограниченного меньшинства галицких украинцев, кое-кто из которых ранее входил в распущенную коммунистическую партию Западной Украины, других привел на сторону советской власти после 1939 года явный оппортунизм. Почти все они не имели корней в галицких деревнях, но при благоприятных обстоятельствах могли связываться с осведомителями из этих мест. Таким образом, существовала обширная, хоть и разношерстная сеть информаторов – бич любого движения сопротивления, не использующего строго конспиративные методы. Однако желание советского правительства искоренить деревни, сочувствующие националистическим партизанам, показывает, что информаторы были неадекватны. Как отмечено в главе 7, процесс лишения УПА сочувствующего крестьянского «моря», в котором повстанческая «рыба» могла бы плавать, набрал полный ход к концу 1944 года, через несколько месяцев после советской реоккупации. Интенсификация этого процесса в последующие годы составляет главный аспект реакции режима на украинский национализм.
Третий фактор, препятствовавший крупномасштабным действиям УПА, – недостаток надежной базы или внешней поддержки. Довольно скоро ни одна из областей Советской Украины – даже глухие леса или высокие Карпатские горы – не представляли собой безопасного «тылового района». Без таких областей для перегруппировки и восстановления сил крупные военные действия были фактически невозможны. Доставке снабжения извне мешало отсутствие безопасной базы, что препятствовало немцам поддерживать националистических партизан. После апреля 1945 года не возникло никакой альтернативной поддержки. Советские источники утверждали, что британские и американские разведывательные службы устанавливали контакт с повстанцами – очевидно, спустя многие месяцы после окончания войны. Даже если это утверждение верно, англо-американские агенты разведки не могли обеспечить существенной материальной помощи преследуемым борцам, не имевшим даже временных безопасных баз. К 1946 году (самое позднее) УПА состояла из постоянно теснимых мужчин (и их союзниц женщин, незаменимых в качестве разведчиков и связных), полагающихся на свою изобретательность при посещении деревень для получения продуктов и информации. В периоды между боевыми действиями партизаны, как правило, старались выглядеть как простые крестьяне. Чтобы избегать репрессий, их семьи старались скрывать связь с повстанцами. Зима 1945/46 года была очень трудной для людей верных УПА. Голые деревья не могли защитить от войск МГБ, имевших самолеты, а выпавший снег позволял легко находить партизан [811] . Многие националистические партизаны были вынуждены провести большую часть зимы в подземных убежищах или схронах. Советская власть неуклонно проникала в сельские районы, принося с собой беды крупномасштабной коллективизации. Отряды УПА, действовавшие в маленьких украинских поселениях на территории, которая осталась после 1945 года под Польшей (при коммунистическом правлении), находились в особенно опасном положении. В конце 1947 года командование УПА приказало им покинуть территорию под видом рабочих, переселяющихся в Донбасс, или пробиться в американскую зону оккупации в Германии и Австрии. Очевидно, значительное число галицких повстанцев в отчаянии выбрали второе [812] . В течение 1947 года несколько сотен партизан УПА сумели пересечь всю Чехословакию и спастись.
811
В начале 1946 года Народный комиссариат государственной безопасности (НКГБ), которому подчинялись советские полицейские войска, был переименован в Министерство государственной безопасности (МГБ).
812
См. «Нью-Йорк геральд трибюн» от 22 сентября 1947 года, с. 6, где сообщается о притоке людей в западные зоны, но (в крайне искаженном упоминании об истории националистического движения) говорится, что «союзнические источники» подозревают УПА в сотрудничестве с советским режимом. Советскому милицейскому террору подверглись все украинцы, главным образом женщины в сельских районах. См., например: Террор Енкаведівських гарнізонів на українських землях//Літопис. Т. IX. С. 271—306.