Уличная красотка

Новиков Александр Васильевич

Белый голубь

Ах, как на балконе белый голубь ворковал, Белый, будто снег, выпал на окно. Если бы он вправду письма раздавал, Перепало б мне тоже хоть одно. Мелочи, пустяк, пару легких строчек, Он принес мне, если бы хотел. Просто забирать письма он не хочет, Просто от кого-то улетел. Как я верю этой птице, что в чужом дворе Пары не найти, хоть светлым-светло. И придется воротиться с грустью на крыле, И в сердцах потом биться о стекло. А телефон молчит, говорить не хочет — Все слова он знает наперед. Ах, лучше не звонок, лучше пару строчек — Голубь полетает и найдет. Не уколет грудь бумаге острие пера, Мысли, будто птиц, ветром унесло. И уснет — тобою брошен тоже до утра — На столе листок, белый, как крыло. Адрес выводить — с памятью возиться. Ждать неделю, если повезет… Ах, лучше не в конверт, лучше — в ноги птице. Голубь не обманет, принесет. 1996 год

Белый

пароход

Завтра будет все не так. Завтра в землю грянет дождь. Завтра ты уедешь, улетишь, уйдешь. А сегодня мы с тобой, Птицу-Лето ухватив, Жарко обнимаясь, попадем под объектив. Белый пароход и синее море — Пляжный фотограф, снимай скорей! — Вот она в смешном головном уборе, Ветреная чайка души моей. Завтра будет свет не мил. Выбросит на берег грусть. Завтра я в тебя в который раз влюблюсь. А сегодня бьюсь об мол И шепчу тебе листвой, И считаю чаек у тебя над головой. Белый пароход и синее море — Пляжный фотограф, снимай скорей! — Вот она в смешном головном уборе, Ветреная чайка души моей. Завтра потеряет блеск Самый белый пароход. Завтра летний глянец с мира упадет. А сегодня жмет на спуск, Не обременен ничем, Суетный фотограф с обезьянкой на плече. Белый пароход… Пляжный фотограф… Вот она в смешном… Ветреная чайка… 2000 год

Бог, нам встретиться не дай

Мы с тобой давно простились, Кто куда запропастились, С кем — не ведай, не гадай. Память нас на фотках сирых Пропечатала красивых. Бог, нам встретиться не дай. Ситчик манкий, хрупкий, тонкий На фигуристой девчонке, Время, тленью не предай! Коль по шейке по лебяжьей Складка ляжет — не промажет, Бог, нам встретиться не дай. В белом омуте простынном На остылом, под постылым Клятву молча оправдай. Облилась слезами свечка, Носит правая колечко. Бог, нам встретиться не дай. На кудряшливость височков Время целит белой строчкой. Стой, прошу, не увядай! Ты ли замужем, за мужем? А глаза — две мокрых лужи. Бог, нам встретиться не дай. В душной камере спросонок Ключ мерещится в засовах — Выходи иль выбредай! Не венчались, так на кой нам Пастор с лязгом колокольным? Бог, нам встретиться не дай. В коридорном стылом гуле Нежных слов разбитый улей По куплетам раскидай. И на первом стыке рельсов Хрусталем об пол разбейся… Бог, нам встретиться не дай. Под сургучный глупый оттиск Наши контуры и опись, Память, в бездну не кидай. Пусть мы так, в давнишней паре: Ты, и мальчик — на гитаре. Бог, нам встретиться не дай. Я опять полночный пленник Вязну в щупальцах сирени — Шестиструнная, страдай! Далеки, как солнца пятна, Вдруг слова твои понятны: «Бог, нам встретиться не дай…» 1988 год

Бурлак

Куда ни бреду я — всё против шерсти, Движения супротив. И в каждом звуке, и в каждом жесте — Кому-нибудь на пути. И купол небес, запрокинув донце, Мне спину дождями бьет За то, что под ним волоку я солнце С заката на восход. Я — бурлак. Я на лямке у баржи расхристанной — Как на поводу. Я — бурлак. Где под крик, где под кнут, где под выстрелы — Так и бреду. Лямка моя, ты мне невеста, И епитимья, и флаг! Горько мне в ней, одиноко и тесно. Но я — бурлак. И шепчет мне лямка: «Держи меня, милый, Не гневайся и прости За то, что твои отнимаю силы И плечи тру до кости». И там, где земле расступиться впору, Мне ноги камнями рвет За то, что свой крест волоку я в гору, А не наоборот. Я — бурлак. Я на лямке у баржи расхристанной — Как на поводу. Я — бурлак. Где под крик, где под кнут, где под выстрелы — Так и бреду. Лямка моя, ты мне невеста, И епитимья, и флаг! Горько мне в ней, одиноко и тесно. Но я — бурлак. 1998 год

«Был вечер тот не по-земному ласков…»

Был вечер тот не по-земному ласков, А имя состояло из трех букв. Она была красивой синеглазкой, И я ее не выпускал из рук. Был я куражной славой избалован, Влюбиться мог и сгинуть на бегу, И кувыркался чувствами, как клоун, В азарте на курортном берегу. Где волны с гребешком белее мела Кидались в ноги и хлестались в мол. Она мне тихо из-под мышки пела, И целый мир улегся и умолк. И был счастливый я и полупьяный, И в лен волос ее заныривал рукой, И ночь окуривали сладкие кальяны Красивой синеглазенькой такой. 2005 год

В Екатеринбурге

Вечер грустен и без песен вышел как обряд: Светел, нем и свят — как крест на рясе. Я бельмом в глазу ночного фонаря Поторчу и двинусь восвояси. По памяти, повдоль неонных знаков — Под пестрой их водой мой путь так одинаков — На те же улицы гребу, на те же переулки. Я в Екатеринбу… В Екатеринбу… В Екатеринбурге. Увязался,

не отгонишь, пес-мотив простой, Громыхает цепь стихотворений. Первая же встречная мне девочка, постой, Грех не наломать тебе сирени! Года мои — в горсти изломанные ветки. Сирень, меня прости, я только что из клетки. Кричи, закусывай губу, ведь я приписан в урки! Ах, в Екатеринбу… В Екатеринбу… В Екатеринбурге. И погост, и дом казенный, и церковный звон — Вот они, бок о бок неизменно. Вечный Плен с Трезвоном Вечным сменит Вечный Сон — Прав Есенин: все мы в мире тленны. Пока же мы не тлен, и наша жизнь не ретро, Мы — ветры перемен, пусть корчатся от ветра У пьедесталов на горбу державные придурки. Ах, в Екатеринбу… В Екатеринбу… В Екатеринбурге. 1988 год

В солнечном порту

В солнечном порту, где все глаза раскосы, Где седлает солнце мачты словно кол, Где, дурной травой шпигуя папиросы, Подмигнет тельняшечник мне, пропит и гол. В солнечном порту изогнута лекалом Год назад, и два, и нынче точно так, Дама на углу стоит, как и стояла, — Вспыхивает-гаснет «Мальборо» — маяк. Весел я, но мне не ощупать порт, Здесь не я один хочу ее обнять. Выберусь и — прочь. Закачаюсь, горд — На сто пальм березу мне не променять. Хриплы голоса. Гудки из моря хриплы. Льет на плечи бронзу солнечный черпак. Небо хочет птиц, но к глазам прилипли Бронзовые чайки, севшие в кабак. Якорь тяжко спит. Меня не ждут на трапе. Поднял паруса я бы всей душой. Белый и смешной в азиатской шляпе, Брошусь на песок теплый, но чужой. 1994 год

Весы

Мир — весы. Мы все на них положены. Нет покоя чашам ни на миг. Каждому есть противоположное, Если равновесие на них. Кренятся весы, и умолкают бравые, С левой чаши — глянь — прыгают на правую. Кренятся весы, и иссякают смелые, С правой чаши — глянь — прыгают на левую. Скачет мир — вселенская экспрессия, Под весами — Вечный Океан. Входят континенты в равновесие — Разновес больших и малых стран. Кренятся весы. Поштучно и оравами С левой чаши — глянь — прыгают на правую. Кренятся весы, сам черт с Пречистой Девою С правой чаши — глянь — прыгают на левую. Вверх и вниз кидает, дурью мает их, Дарит то падение, то взлет. Что — весы? Такой же в сути маятник — Если остановится — умрет. Кренятся весы. Гонимые потравами, С левой чаши — глянь — прыгают на правую. Кренятся весы. А я-то что же делаю? Правой чашей сыт. И сыт по горло левою. 1986 год

Влюбился, девушка, в тебя

Плыл по ветру теплый вечер И за горизонтом гас. Ты попалась мне навстречу В первый раз. Твоя улыбка певчей птицей Растаяла в ночи, И замелькали встречных лица: Ищи ее, ищи. Помнил я, за ней шагая, Все черты ее лица, Но вела меня другая Улица. И полетело время свистом, Как камень из пращи, Аэропорт гудел и пристань: — Ищи ее, ищи!.. Город в суете извечной Вряд ли встречу принесет. Кто я ей? Обычный встречный, Вот и все. Меняет мир свои одежды, Но в огоньке свечи Живет всегда тепло надежды. Ищи ее, ищи. Я влюбился, девушка, в тебя. 2008 год

Во дворе

Во дворе, где радиола на конце иглы держала Нить мотива и луны лимонный диск, Пробивал гитарой-соло какофонию квартала Такт за тактом ливерпульский гитарист. А потом игла чихала, открывалась дверь балкона, Дом полночный пестрой шторой делал вдох… В послезвучье возникала темноглазая икона, И отскакивали пальцы от ладов. И шептал полночный идол в огорошенное небо То ли имя, то ли рифму, то ли бред. И казалось мне, обронит: «Милый мой, сейчас я выйду, Мне родительское слово не запрет». Мирно спал киоск с газетой, где объявлен был крамолой Этот парень, что с пластинки хрипло пел. Но парили над запретом эта девочка и соло, И над ними — звезды, белые, как мел. …………………………………. А вчера на углу, там где очередь кольцом, Мы столкнулись с ней к лицу лицом. — Я узнал вас по ногам и духам. Не узнали и подумали вы: хам! Вот ведь время лица как подправило — Ни на ощупь не узнать, ни на глаз. И разговор у нас по правилам: Хвастайтесь, я радуюсь за вас! …Толстый, глупый и довольный, вот он, Как павлин, как майский мотылек, Щурится со свадебного фото — Ваш уже законный кошелек. А фото мне не нравится, но я совсем не злюсь За то, что на картин очке не я вас приласкал. Но в складках платья вашего спит дорогая грусть. И в кольцах изумрудных — зеленая тоска. А вчера на углу без запиночки и в лоб Оценили вы мне свой гардероб. И что на скрипочках у вас детвора — То ли дело! — А что я вам пел — мура. Вот ведь слово — как назло застряло в горле — Не пропеть, не выговорить враз. И разговор у нас по форме: Хвастайтесь, я радуюсь за вас! …Звоном, хрустом и шуршаньем полный Снимочек — не взять, не упрекнуть: Катят вас брильянтовые волны Золотому берегу на грудь. А остальное мелочи. И я гляжу вдогон — Всего тебе хорошего, пей сладко и до дна. А все-таки та девочка выходит на балкон, И в платье ее грошевом спит медная струна. 1990 год