Уличная красотка

Новиков Александр Васильевич

Монета

Брошу, брошу я монету — Вдруг да выпадет «орел», — Полетаю с ним по свету, Где ногами не добрел. Полетаю, полетаю, Ворочуся из степей И, конечно, напугаю Ваших белых голубей. Белых-белых, слава богу, Что никто не изловил, Что живут через дорогу От любви. Если выпадет мне «решка» — Я не стану вешать нос. Сяду я в тюрьму, конечно — Понарошку, не всерьез. Поворчу и поругаю — Мол, судьбина — хоть убей! И, конечно, напугаю Ваших белых голубей. Белых-белых, слава богу, Что никто не изловил, Что живут через дорогу От любви. Брошу, брошу я монету, Будто по ветру перо. Ну а вдруг монета эта Да и встанет на ребро? Значит, будет жизнь другая, Без полетов и скорбей, Значит,

я не распугаю Ваших белых голубей. Белых-белых, слава богу, Что никто не изловил, Что живут через дорогу От любви. Я вчера монету бросил Из открытого окна И заждался на вопросе: Чем вернется мне она? Из небес она мигает: Мол, терпения испей. И летает, и пугает Ваших белых голубей. 2007 год

Мы с тобой увидимся не скоро

Мы с тобой увидимся не скоро. Может так случится — никогда. Дни твои бегут, дай бог им, в гору, А мои — под гору, вот беда. Прожит день — он крестиком на стенке. Час еще — прогулка во дворе. Я живу, где все вокруг — оттенки. Ты — в большом цветном календаре. Все мое богатство — папиросы. Все мое имущество — тетрадь. И допросы, долгие допросы. Я б соврал, да нечего соврать. И так жаль, что мне уже не 20. Если б так — от счастья бы завыл. Я умел, ты помнишь, улыбаться, А теперь, вот, начисто забыл. От того и маюсь, видно, лишку, То ругаясь грубо, то грозя. Я одной тебе скажу, малышка: Я б поплакал, да ведь тут нельзя. Где ты, поезд, пролетевший мимо — По холодным рельсам не догнать? Я не называл тебя любимой, А теперь, вот, начал называть. И когда за полночь мне не спится, И мечтаю, ручку теребя, Сотни строк, как бешеные спицы, Водят хоровод вокруг тебя. На душе свербит сверчок запечный — Зря бедняга силится заснуть. И к тебе отсюда только Млечный, Самый долгий и неясный путь. 1984 год

На Восточной улице

На Восточной улице На карнизах узких Сизари красуются В темно-серых блузках. Тень ложится под ноги, Я шагаю дальше, Где клаксоны-окрики Горло рвут до фальши. Не спешу, как было, я Два квартала выше, Где такие милые Три окна под крышей, Где ронять мне выпало Вздох обиды тяжкий, Там сирень рассыпала Белые кудряшки. А еще два тополя В побрякушках лунных Мне листвой так хлопали За лихие струны! И в лады потертые Вдавленное слово Ветер мне развертывал В переборы снова. В песни да припевочки, Словно ленты в косы, Темноглазой девочке Золотоволосой. Буйствовал, досадовал, Тенью — мимо окон, Да к щеке прикладывал Непослушный локон. Лет-то сколько минуло: Посчитать — потеха! Вроде как сединами Потрясти приехал. Да разве все упомнится — Не прочтешь, как книжку: Память — девка-скромница, Слов у ней не лишку. А быть может, блудница Изменила напрочь? Посредине улицы, Оступившись — навзничь. 1984 год

На могиле А.Я. Якулова

Друг мой старый, Друг великий, Вот и встретились, Как встарь. Твой стакан опять Не выпит, И читаю, Как тропарь: «Дом твой нынче Не могила — Не могила, а тюрьма. Выходи давай, Друг милый, Выпьем водочки. Эх, ма!..» 2008 год

На палубе горланят в караоке

На палубе горланят в караоке Куплеты, от которых — лезть в петлю. Но терпит ночь. И океан глубокий, И я, на удивление, терплю. Так ветрено в душе. И парус белый, Как платье на красавице, трещит. Она вино вбирает неумело, И взгляд ее, как камень из пращи. Циклоп большой, светящийся на глади — Корабль под зуботычинами волн, Сосватает нас с нею, на ночь глядя, Под корабельных склянок перезвон. И братия, галдящая у стоек, Нарядна, показушна и хмельна, Сойдется в мненье: дамочка-то стоит, Испить ее и залпом, и до дна. А я, ныряя в синих глаз глубины, Рассказ нехитрый слышу наперед, Что дома ее встретит нелюбимый, Что он не тот. А я, конечно, — тот. И в небе, сплошь утыканном свечами, Задувши только грешную свою, Я как корабль прозябший на причале Ей мачтами скрипучими спою. О том, что мы в толпе так одиноки, Что в жизни все подобны кораблю… А палуба сгорланит в караоке Куплеты, от которых — лезть в петлю. 1999 год

На прощанье

Допьемте —

и бывайте. А время след залижет. И всё — о вас. Дворовый обыватель По сплетням из Парижа Вам долг воздаст. Докурим, и пора бы Вам к имени приставить «Мэм», «фрау», «мисс» иль «госпожа». Я верю: в оперении тетерки Вы мне не повстречаетесь в Нью-Йорке. Ни сумочной. Ни сумрачной. Ни судорожно дрожа. А цветы с названьем глупым «флоксы» На балконе вашем, тут как тут, Полночью подвыпившие хлопцы Барышням в букеты оборвут. Сподобимся в альбомы На желтые листочки Скорбеть душой. Где старые любови, Я вам оставлю строчки Как друг большой. И обещаю точно На памятную дату Вам, «фрау», «мисс» иль «госпоже», Чтоб вы вконец Россию не забыли, Послать вам башмаки с российской пылью. Вам, лапотной. Вам, лаковой. Вам, лайковой уже. А цветы с названьем глупым «флоксы» На балконе вашем, тут как тут, Полночью подвыпившие хлопцы Барышням в букеты оборвут. 1990 год

Надо ж, встретились

Надо ж, встретились — не во сне, ведь! — Вечер, мистикой не угробь: И кафе было — «Черный лебедь», И в бокалах — «Медвежья кровь». И в нагретом дыму перченом, От которого спас — слеза, Хохотали мы оба в черном, Запуская глаза в глаза. Две больших долговязых птицы — Грудь — о грудь, чтобы клюв — о клюв, Продолжали так хитро биться, Чтоб не выронил клюв: «Люблю». А потом была ночь темнющей, И какие-то в ней «пески», Пальцы в пальцы вплетались плющно, И луна — помереть с тоски. И такси своим желтым гребнем Разрезало, как скальпель, ночь Там, где птицы прощались с небом, Как в каком-то кино, точь-в-точь. И на стрелках давно не девять. И душа отбивала дробь. И одна была — «черный лебедь», А другая — «медвежья кровь». 2000 год

Напиши

Будь же умницей, не пиши Слов надушенных, а в конверт Положи мне чуть-чуть души, А тирады потом — поверх. Оближи, обласкай крыло И заклей мне в конверте вдох. Завтра штемпель пробьет число, И помчит оно со всех ног. О любви ни полстрочки, чур — Это давняя наша хворь. Я к тебе без конца скачу, Да не свижусь никак с тобой. А под утро коня — в расход! Пешим драпом бреду в глуши. Это редко — два раза в год. Будь же умницей, напиши. Собери, коль черкнуть решишь, Перекрестков несносный шум. Все, что хочешь. Но только тишь Не клади между строк, прошу. Изомни, изогни клочок, Раскромсай его в конфетти. Я б по букве его прочел. Привези его мне. В горсти. 1988 год

Не Джоконда

В напыщенном бомонде, где люди — пузыри И табели о рангах — как «Отче наш», Где места нет Джоконде — художник, посмотри, Не надобна ни кисть, ни карандаш. А дым — он как кулиса: то нет, то есть. Поднимется — и тоже упасть спешит. Она — хоть не актриса — но тоже здесь. Оставь бокал, художник, бери, пиши. Здесь с нее не напишет никто — У нее не манто, а пальто. У нее как от ветра кудряшки, И на пальцах смешные стекляшки. И поэтому с ней два седых дурака — Свысока. Прольется свет. Но вместо огня — как душ. И к ней гуляка тоже пойдет, польстит. А купленный оркестр сыграет туш. Ах, что же ты, художник, не упусти! Здесь с нее не напишет никто — У нее не манто, а пальто. У нее как от ветра кудряшки, И на пальцах смешные стекляшки. И поэтому с ней два седых дурака — Свысока. 1997 год

Не пиши мне в Порт-Артур

Не пиши мне в Порт-Артур — Нету адреса. Пуля — дура. Но из дур — Мне досталася. Прямо в сердце с высоты Бойной силою Наотмашь. А в сердце — ты, Моя милая. Не пиши мне в Порт-Артур С каждым случаем — Не дойдет мне в темноту Светлым лучиком. А ударит залпом в тыл И сердце по клочкам Разметет. А в сердце ты, Моя ласточка. Не пиши мне в Порт-Артур — Нету адреса. Пуля — дура. Но из дур — Мне досталася. Сердце цапнет, и — кранты, И не встать с ничка По весне. А в сердце — ты, Птичка, птичечка. Бескозырочки как блюдца На заоблачном пруду. Ленты черные так вьются, Ай, на малом, на ходу. Ай, на малом, самом малом, По воде крапленой алым. Да — под серую плиту. 2010 год