Уличная красотка

Новиков Александр Васильевич

Не узнаю

Расставались ненадолго Без печали и труда, Оказалось, как осколки — Навсегда. Возвратились в светлой вере, Как в окно вчерашний луч, А у двери, а у двери Новый ключ. Я уже не узнаю по короткой юбке Лучшую мою, прежнюю мою, первую мою. И по майской воркотне голубя голубке, Вышло, что себя в этих голубях я не узнаю. Вспоминали все — так проще. Ночь настанет, и — найдем. Что было тыща первой ночью, Стало — днем. Было пламя, да сбежало Не от ветра и воды, И от нашего пожара — Только дым. 2010 год

Нина, Ниночка, Нинель

У учительницы младших классов Нины Ногти в лаке и напудрен нос рябой. Ей сегодня не смотрины — именины, И детишки поздравляют всей гурьбой. У учительницы младших классов Нины Поздно заполночь погашена свеча, И отмерен ей зарплаты рубль длинный: На помаду, на конфеты и на чай. Ах, Нина, Ниночка, Нинель… Страна направит

и заплатит. Есть три пути: один на паперть, Другой — на сирую панель. А третий, Ниночка, Нинель? Душа кричит истошно: «Хватит!» Но дети празднуют капель… Ах, Нина, Ниночка, Нинель. У учительницы младших классов Нины Под ресницами тепло и бирюза, А в эту ночь ее глаза — аквамарины, От которых отрывается слеза. И купаются в ней лебедями двойки, И квадраты превращаются в круги. А потом она дотянется до койки И забудет про зарплаты и долги. Ах, Нина, Ниночка, Нинель… Страна направит и заплатит. Есть три пути: один на паперть, Другой — на сирую панель. А третий, Ниночка, Нинель? Душа кричит истошно: «Хватит!» Но дети празднуют капель… Ах, Нина, Ниночка, Нинель. У учительницы младших классов Нины Все — от ласточки до певчего сверчка. И доска за ней черней, чем гуталины, Пишет: «С днем рожденья, Ниночка!» И когда к груди притянет все букеты И расставит в банки все до одного, Вдруг захочется давиться сигаретой — Не хватает только от него. Ах, Нина, Ниночка, Нинель… Страна направит и заплатит. Есть три пути: один на паперть, Другой — на сирую панель. А третий, Ниночка, Нинель? Душа кричит истошно: «Хватит!» Но дети празднуют капель… Ах, Нина, Ниночка, Нинель. 1999 год

«Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва…»

Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва. Ее метла пинками мечет в кучи. Но, глянь, один листочек злополучный Еще не брошен ветру в жернова. Не постарел еще? А может, страшно — вниз? И оттого трясет, как в лихорадке? В кору вогнав по щиколотку пятки, В последний раз — его эквилибрис. Попридержись, циркач осенний, не сорвись, Дождись, когда арена станет белой. Я, как и ты, мечусь осатанелый И без конца заглядываю в высь. Когда же снег? Когда пожухлые цвета Накроет залп снегов, и с них — довольно? Тогда, пожалуй, можно добровольно Слететь замерзшей бабочкой с куста. Чтоб кувырком, как шут, барахтаясь — крутясь, В ее окно ударить и с досадой Вдруг заорать: неужто вы не рады, Что выпал снег, что я не втоптан в грязь! Что я лечу, что я покуда не упал, Ведь завтра мне до окон не подняться — Седая хмарь меня запишет в святцы, Освищет ветер мой осенний бал. И понесет меня с карниза на карниз, И будет бить о каменные стены, Крича мне: ты — простой, обыкновенный, Бессовестно прорезавшийся лист! Ложись же в снег, циркач бульварный, дворовой, Не доводи старуху до падучей! — Листва давно послушно сбилась в кучи, Попряталась, укрылась с головой. Довольно с них. Пускай судачит воронье. Давай, листок, в стекло к ней постучимся. Минуту, две… Простимся и умчимся, Разбросанные, каждый за свое. А после нас замрут ледяшками слова, Что нынче — снег. Что вовсе нам не грустно. Решим на том, что в этом доме — пусто. Все сожжено до углей, как дрова. Ну вот и всё. Хандрой отмаялась листва. 1986 год

Одно собрание 1970 года

Коллектив здоровый мутим, травим мы, Как мы смели, подлецы! Взвился с места комсомолец правильный, Закивали одобрительно «отцы». — Вот, слыхали, воют «быдлов-роллингов», Нам ни спать и ни учить под вой! — И президиум сверкнул очами кроликов, И, казалось, выкрикнул: «Конвой!..» Замер сход. Застыли оборванцами Трое мы — бродяги на балу. И, вчера еще довольный танцами, Факультет в пылу клеймил «хулу». Конница идейной жандармерии С шашками речевок наголо Вырубала нас, чтоб не намерились Повторить подобное падло. Господи, да вы ли это, девочки? Мужики, да вы ли это тут? Кто он вам? В припадке к небу вздев очки, Тыча в нас, командует: ату!.. Кто он, наставляющий так истово Нас заткнутся впредь и вас — смолчать? — С расстоянья пушечного выстрела Мастер выявлять и обличать. Нас тогда оставили, не выгнали. Видно, нам написано на лбу. Руки все согнули, руки выгнули — И решили, стало быть, судьбу. Мы потом давились дымом «шипочным». Был осадок горек и тяжел. Узнаю с тех пор я безошибочно Всех, кто на собранье не пришел. 1984 год

Она — не моя

Бокал все полней и полней, А в стенке бокала я с ней отражаюсь. Я с ней. Она — не моя. Она убежала от мужа. Ушла, уползла, как змея. Она положила себя, Как битую карту, рубашкой помеченной вниз. Она — не моя. И ночь для нее на сегодня не больше чем просто каприз. Громко и неслаженно Оркестрик про любовь проголосит. Зачем она со мной — неважно. Зачем я с ней — поди, спроси. Про завтра не хочется знать. Ей хочется сладкого — надо в него поиграть. Она — не моя. Ей надо вернуться назавтра, не зная, не помня, кто я. А я не хочу потерять, И взять насовсем я ее не могу, не хочу. Она — не моя. А все-таки виснет рука и плывет у нее по плечу. Громко и неслаженно Оркестрик про любовь проголосит. Зачем она со мной — неважно. Зачем я с ней — поди, спроси. 1995 год

Осень

Оставляю

в бушующем лете Я тебя навсегда. Навсегда. Как в сгоревшей дотла сигарете, От огня не оставив следа. Но в казенных гостиничных шторах Уцепилась и прячется лень. В них расплачется осень так скоро На стекле. На стекле. А в глазах, как в море синем, Солнце на плаву. Бьется на плаву и слепит. Листья календарные пустые рву Под несносный городской лепет. Как усталыми звездами шают Отслужившие службу слова. Их, конечно, сотрет и смешает, Если выудит, злая молва. Отзвенит и ударится оземь Шепелявое слово «прощай», И расплачется желтая осень На груди у плаща. А в глазах, как в море синем, Солнце на плаву. Бьется на плаву и слепит. Листья календарные пустые рву Под несносный городской лепет. Оставляю в бушующем лете Я тебя навсегда. Навсегда. Как в сгоревшей дотла сигарете, От огня не оставив следа. И всезнающий ветер хваленый Не собьется к зиме на пути, И любовь, как горящие клены, На душе облетит. 1999 год

Пароходишко

Вот он — пароходишко бумажный, Ходит он от берега ко дну. В луже, там, где дом многоэтажный, Где она пройдет, перешагнув. Флагом всполохнет ей или дымом И гудит-дудит во все гудки. А она опять нарочно мимо, Прячется в кудряшки-завитки. Рвется, будто пес, порвав ошейник, Голос, осмелевший от темна. Полночь. И мы терпим с ним крушенье В луже, где распрыгалась она. К трапу мне! И прямо на восходе Прочь уплыть в далекую страну! Надо бы. Да только пароходик Ходит вдаль от берега ко дну. А потом, когда просохнут лужи И наступит зной, того гляди, Станет он сухим листком ненужным И на первом ветре улетит. Близко ли, далеко ли — неважно. Где никто его не узнает… Белый пароходишко бумажный Вдоль по борту с именем ее. 1998 год

Пароходишко колесный

Пароходишко колесный — Сто заплат на оба борта — Катеров папаша крестный В семь часов уйдет из порта. И, как боцман дым табачный, Монотонно и привычно, Станет воду чавкать смачно И гудком прощаться зычно. А портовые зеваки Посчитают: киносъемка. И потянут слухи-враки, И развяжут рты-котомки. Посмеется хором пристань, Потолпится и позлится: Мол, катаются артисты, А вот нам не прокатиться! А еще на шлейф из сажи Берег вылупит бинокли, И малец в панаме скажет, На кулак мотая сопли: — «Когда вырасту я взрослый, Я в такой не сяду даже — Пароходишко колесный — Мало хода, много сажи!» Даст затрещину мамаша Малолетке кипешному И ресницами помашет Пароходику смешному. А малец, с обиды плача, Впредь усвоит быстро-просто, Как решаются задачи В интересах пароходства. Только я в молчанье стисну Ржавый поручень причальный — Я один на всю на пристань Знаю: рейс его — прощальный. Не к актерам и актрисам Тащит латаное днище — Он отплавал, он приписан К корабельному кладбищу. А еще сквозь мысли-блудни Память выстрелит дуплетом: Вот на этом самом судне Мне хотелось вокруг света. Никакой был шторм не грозен, Но пробило время склянки, И мечту мою увозят Вдаль на вечную стоянку. 1987 год

Патефон

Вы не фея, не миледи И не кукла, но Ваши кудри шеей лебедя Льнут к груди хмельно. Вы — танцовщица из бара, Южной ночи визави. Для гулянки вы не пара, Но вы пара для любви. Вы не ведьма, не мадонна, Не икона, но Я плыву к вам речкой сонной И теряю дно. Вы бушуете, как лето, Распускаясь и звеня, И на сердце у поэта Сладко вьетесь, как змея. Нас мотает, бьет и кружит, Как осенний лист. Я — над небом. Вы — над лужей. И то вверх, то вниз. И над миром полуночным, Презирая маету, Мы разбрасываем клочья — Нашу с вами красоту. Дрожит, дрожит в глазах у вас слезинка, И вечер наш пошит, как пестрый балахон. А жизнь, а жизнь играет, как пластинка. А время, время, время — патефон. 2006 год

Побрякушка

Хоть на палец или в ушко, Поощряя красоту, Я куплю вам побрякушку В промежуточном порту, Где по-русски, не считаясь, Я куплю любой ценой, Чтоб на вас она болтаясь, Хоть чуть-чуть дышала мной. Вам — как по снегу полозья — Палец ей окольцевать. Но слетит, ударит оземь И забьется под кровать, Потому что у торговца Нехорошая рука: Он дарить не чаял вовсе — Он продал наверняка. Он продал. А сам смеется, Тормоша ее в горсти: — Ты гляди, с другим схлестнется, Потеряет, не найти! Ты возьми еще хоть пару — Испытаешь не одну. Я отдам почти задаром И, поверь, не обману. Я о нем, как о болезни, Расскажу вам, покривясь, Чтоб, когда кольцо исчезнет, Оправдались вы, смеясь, Чтоб как лучшую подружку, Коль останетесь одна, Вспоминали побрякушку. Побрякушку — грош цена. 1995 год