Улыбнись мне, Артур Эдинброг
Шрифт:
В дверь опять забарабанили…
— Борис, ты здесь нежеланный гость. Иди к чертям собачьим, — прошипел Эдинброг прямо сквозь обшивку. По его пальцам скакали магические искорки ярости.
— Ёкарный бабай, тебе что, не ясно, что я просто так не пришёл бы? — по-медвежьи ревели с той стороны. — Нам надо разобраться с одним делом!
— «Нам» — то есть тебе?
Артур на удивление хорошо толковал речь Бориса.
Они продолжали спорить на повышенных тонах, пока я, возмущённо постанывая и зажав уши руками, не прошлёпала в ванную. А когда вернулась оттуда,
Судя по грязному серому свету, льющемуся в окно, сегодня у нас была плохая погода. Низкие тучи стремительно мчались по небу, накрапывал дождь, а лес чернел, как поставленные частоколом карандашные грифели. Редкие студенты, пробегавшие туда-сюда, кутались в плащи и прятали озябшие руки в карманы.
Всё это в целом напоминало мне тоскливую атмосферу некоторых полотен Писсарро. Там, конечно, Париж, а здесь — магический мир, но лёгкая печаль и бесконечная повторяемость унылых будней вполне похожи.
Переодевшись в очередной костюм в преп-пи-стиле — брюки с ремнём на талии, рубашку и подтяжки, как у слегка богемной студентки художественного отделения, — я со вздохом уселась за письменный стол и посмотрела на календарь. Там неприятно красным цветом была обведена дата моего отъезда в столицу и ныряния в Большой Адронный Телепорт. Под календарём лежал и мой билет на дилижанс, который, собственно, должен был забрать меня из университета. Я взяла его в руки: аккуратная бордовая карточка с моим именем, датой и маршрутом.
А под ней… Ещё одна такая же карточка. «Билет Артура Ван Хофф Эдинброга».
На душе у меня внезапно стало немного легче. Артур хочет меня проводить? Или ему просто по пути — ведь ему надо в эту таинственную Антрацитовую библиотеку, изучать наследие отца и готовиться к появлению Тварей?
Да плевать! Всё равно я буду рада видеть его в тот момент, когда войду в ворота портала — говорят, они такие внушительные, что на них страшно смотреть. Может быть, у нас получится как-то договориться о том, что мы будем слать письма друг другу сквозь миры? А может, я стану основательницей Галианского межпланетного туризма?
А может. остаться тут самой?
У меня перехватило дыхание.
Это точно плохая идея: ведь, не будем врать, мне интересен не мир Гало как таковой, а живущий здесь Ван Хофф Эдинброг. А он будет занят, ужасно занят своей великой миссией, а после… Я так и не знаю, что он собирается делать после (о том, что никакого «после» может не быть, я старалась не думать).
Я ведь многого о нем не знаю. Да, может быть, в последнее время нам стало удивительно легко общаться, мы уже честно пересказали друг другу большую часть наших биографий, и у нас очень похожие ценности и взгляды на жизнь, а когда мы смотрим друг на друга или, тем более, друг к другу прикасаемся, шарахает так, что в первый момент удивлённо моргаешь: ты что, шаровая молния, кто ты?.. А потом не хочется отходить.
Желательно никогда.
Но Артур так и не рассказал мне об Аманде и не поведал, что
Но. Господи, как же я не хочу с ним расставаться. Такое ощущение, что, вопреки всему, впервые в жизни внутри крепнет уверенность: это моё. Это точно моё. Делай что хочешь, но если расстанешься с ним — эта рана уже никогда не заживёт.
Прошло время завтрака. Затем отзвучал полуденный гонг. Артур всё не возвращался.
Я начала нервничать. Сначала я долго и упорно мерила комнату шагами, потом оставила записку на столе и ушла в Сироппинг. Когда я вернулась, записка лежала нетронутой. Шуточки на тему Борисова убийства перестали казаться мне смешными.
Я разыскала Мэгги и спросила её, не видела ли ребят.
— А разве есть хоть малейший шанс увидеть их вместе? — удивилась медсестричка. — Они же давно не дружат… Нет, в общем, я их не видела.
У Бориса в пентхаусе тоже было пусто, и даже Младший Мёрклый Иньч отсутствовал (или просто не отвечал на стук). Как заправская ищейка, я обыскала всё главное здание университета, но безуспешно.
Тогда я отправилась изучать дальние территории Форвана. И вот там, в пустынном английском саду, унылом и полузаброшенном, я нашла старый грот, а возле него — каменную скамейку, увитую сверху донизу тревожным багряным плющом.
На ней понуро сидел Артур, подперев подбородок руками и бессмысленно глядя на танец листьев, сорванных беспощадным ветром. Они кружились и вихрились над гравийной дорожкой, и пляска их становилась то тоскливой, то отчаянно-лихой, в зависимости от того, как темнело и светлело небо в узоре туч.
— Не помешаю? — спросила я, подходя.
Эдинброг вздрогнул, выдернутый из своих мыслей, но потом кивнул:
— Садись.
Какое-то время мы сидели молча.
— Артур, всё нормально?
— Да, просто. — он потёр лицо ладонями. Взгляд у него был сухой и болезненный. — Просто Борис. показал мне кое-что. И хотя я знал, что увижу, это всё равно оказалось куда больнее, чем я думал. А думал я много, поверь, — он горько хохотнул.
Я нервно облизала губы. И решила признаться, что знаю, о чём он говорит.
Но Артур заговорил первым:
— Вилка, изначально я не хотел рассказывать тебе об этом, но теперь — хочу. Более того, я должен. Дело в том, что здесь, в Форване, у меня была девушка. Ее звали Аманда. Я любил её. Очень сильно. А потом…
— Я знаю, Артур.
Эдинброг 1однял на меня взгляд:
— Знаешь? — недоумённо 1ерес1росил он.
— Да.
И я рассказала ему обо всём: о том, как разглядывала фотографию в за1ертом кабинете, о том, как говорила с Борисом о случившемся, о том, что 1ризнала в мистере ДеБасковице брата Аманды. Я говорила и до жути боялась, что сейчас он обвинит меня во лжи, скажет, что у меня слишком длинный нос, что я вечно лезу не в своё дело, накричит на меня и уйдёт. И всё станет не 1росто 1лохо, а 1о-настоящему невыносимо.